Как бы вы описали свою архитектуру?
Дмитрий Винкельман: Как архитектуру контекста. Я и большинство моих ровесников учились в то время, когда понятие контекста было открытием. Но по прошествии времени смысл этого понятия для меня изменился: это не обязательно необходимость «вписаться», иногда нужно и противопоставить себя окружению или возглавить его. Понятие контекста следует воспринимать широко и обязательно с учетом фактора времени – ведь архитектура должна быть актуальной. Вневременной архитектуры не бывает: проектировщик живет в определенное время с определенной идеологией, с определенным набором инструментов и материалов. Плохо, если мы не слышим звучания нашего времени, не уважаем его в своей архитектуре. Есть суть архитектуры, есть ее идея, есть ее прорастание сквозь контекст, но прорастает она в своей собственной, продиктованной временем одежде. То восприятие среды, которое было раньше, успешно скончалось, но оставило, по крайней мере во мне, глубокий след. Контекст важен не сам по себе – важно проектирование с пониманием контекста. Контекст из цели становится отправной точкой, началом вектора, который пронизывает проект насквозь. А старые представления о создании среды – этого я не вижу абсолютно, это утопия, которая нигде не реализовалась.
Чего в проектной работе вы никогда не доверили бы другому, включая самых опытных специалистов вашего бюро?
Дмитрий Винкельман: Процесс работы над проектом интересен своей непредсказуемостью. Привходящие, внешние факторы зачастую приводят к неожиданным результатам. Для меня это часть творческого процесса. Если раньше я знал, что хочу получить в качестве конечного результата, то сейчас принципиально стараюсь забыть об этом. Так я сохраняю готовность к переменам, открытость мышления. Факторы могут быть объективными и субъективными, к последним относится общение с коллегами. Я равно принимаю и те, и другие. Единственное ограничение – необходимость выдерживать общий уровень работ мастерской. Все, что понижает этот уровень, отсекается.
Каковы ваши зоны особого внимания при работе над проектом?
Дмитрий Винкельман: Наверное, анализ контекста, причем не на бумаге. Для меня важно долго стоять на площадке, вчувствоваться в место, исходить его; просто стоять и смотреть, чтобы впитать в себя это место. Только потом начинается работа. Это необходимо, чтобы впоследствии представлять себе, каким образом неизбежное изменение того или иного фактора скажется на остальном. Результат может получиться только после того, как я досконально изучу контекст.
[otw_is sidebar=otw-sidebar-1]
С кем из архитекторов, отечественных или иностранных, вы хотели бы работать?
Дмитрий Винкельман: Для меня работа с любым другим человеком – это всегда диалог. Даже если это отношения «мастер – ученик». Сейчас мне интересно работать одному, внутренне я не готов к диалогу, даже самому продуктивному. Сейчас мне нужно просто побыть с собой, разобраться в себе. Но если необходимо быстро сделать продукт, то тут уже ситуация другая: мы на работе, и если из-за дискуссий мы срываем сроки – значит, нам грош цена.
Назовите «места архитектурной силы», где вы заряжаетесь от архитектуры.
Д.В. В последнее время меня архитектурно заряжают не архитектурные образы, а музыка, литература и философия. Из архитектурных объектов, которые произвели на меня большое впечатление в прошлом, могу назвать Музей деревянного зодчества в Костроме – этакая настоящая деревянная русская изба во всей своей подлинности. Очень сильное впечатление оставил храм Девы Марии – Матери мира в одном маленьком городке в Германии, построенный по проекту Готфрида Бема, которого я очень люблю. Вот архитектура, которая тронула меня до слез. И еще – купол Рейхстага Нормана Фостера. Великолепная вещь, сделанная с большим чувством!
На ваш взгляд, какова основная проблема современной российской архитектуры?
Д.В. Читал «Позицию» Александра Дехтяра и подписываюсь под его ответом: вторичность. Подозреваю, что в ближайшие годы российская архитектура другой и не станет, хотя бы по причинам технологическим. Архитектура перестает быть монументом и становится легко сменяемой упаковкой – это чрезвычайно серьезно, но мало кем осознается. А ведь мы еще говорим о какой-то духовной составляющей, которая должна отличать национальную архитектуру. Ментальность проявляется тогда, когда возникает свобода ее выражения, свобода оперировать технологиями, подходами. О какой современной российской архитектуре в этой ситуации может идти речь? Многое еще должно укрепиться. У меня есть ощущение, что мы сами плохо понимаем, кто мы такие. Мы не умеем гордиться собой, стыдимся того, что мы русские. Русский ведь должен проектировать иначе, чем архитектор из, например, Германии. А выходит, что у нас все образцы – оттуда.
