Уникальное архитектурное наследие Санкт-Петербурга, сложившееся на протяжении почти трёх веков, всегда будет восхищать гармонией и неповторимостью. Максимально раскрыв природный потенциал дельты Невы, зодчие нескольких поколений вкладывали в многочисленные ансамбли своё представление о совершенстве «города на воде».
С момента основания северной столицы городское развитие постоянно испытывало влияние Европы, невольно располагая к аналогии то с Амстердамом, то с Венецией. Не случайно именно европейские архитекторы (Трезини, Леблон, Растрелли, Росси и другие) под влиянием неповторимой красоты невских панорам сумели создать композиционное единство природной основы и изысканной архитектурной формы, присущее только этому городу. Однако мало кто задумывается над тем, что зарубежные архитекторы, создавшие славу и гордость Санкт-Петербурга, смогли вдохнуть в его облик европейский дух во многом благодаря тому, что были свободны от воспроизводства устойчивой модели русской архитектуры предшествующих столетий. Именно открытость городской архитектуры для развития творческих достижений европейской практики сыграла решающую роль в превращении Санкт-Петербурга в столицу России с современными тому периоду постройками.
Невольное сопоставление Петербурга с европейскими городами наших дней заставляет содрогнуться от сознания того, что за несколько веков в городе на Неве утрачены не только былая открытость архитектуры новым веяниям, но и одно из важнейших качеств — чувство времени. Под возросшим бременем согласующих, разрешающих и охраняющих инстанций городская архитектура последних десятилетий все глубже увязала в болоте консерватизма, не оставляя никаких шансов на «поспевание» за стремительно развивающейся международной практикой. Возрастание численности чиновников от архитектуры, подчинивших комплексу историзма новое строительство, привело почти к абсолютному блокированию современного мышления. В сочетании с абсолютной апатией населения к возводимому в городе все это не замедлило сказаться.
Городские новостройки превратились во множество каменных объектов с заметным неоклассическим влиянием, упорно воспроизводящих в разных вариантах ордерные мотивы — то давно известные колонны, то старомодные фронтоны или башенки, то стилизованные наличники на окнах, то совершенно неожиданные балясины или кронштейны на бетонных панелях.
Синдром неоклассицизма парализовал разумное осмысление современной зарубежной практики, особенно с точки зрения ее технологического обновления, традиционно связывая любые проблемы строительства в нашем городе с обилием снега зимой или с суровым климатом. Но преодолели же подобные проблемы архитекторы в современных постройках в не менее сложных условиях в Хельсинки, Стокгольме, Осло!
Причину «застывшей» в неопределенном времени городской архитектуры скорее всего надо искать не в суровом климате, а в инертности мышления многочисленных согласующих инстанций. Феномен «согласованной» архитектуры заключается в том, что она должна понравиться группе чиновников, слепо верящих в идеалы классицизма.
И прийти когда-либо к истинно современной архитектуре в Санкт-Петербурге возможно, лишь разблокировав мышление от навязанного комплекса историзма. Не совсем справедливо оправдывать ущербность городской архитектуры недостатком финансовых средств. Глядя на интерьеры многих зданий, часто напоминающие выставку, причем весьма изобильную, недешевых строительных материалов, трудно поверить в мифический дефицит средств. Все, что касается медленного внедрения современных строительных технологий, остается бесконечно болезненным ввиду сохраняющегося заблуждения в том, что наши многочисленные предприятия, производящие новейшее вооружение, не в состоянии освоить мирное производство нового поколения металлических конструкций.
Без планомерного расширения изготовления новых конструкций, в первую очередь из стекла и металла, последующие архитектурные постройки обречены стать карикатурным дополнением (ни старыми, ни новыми) существующего исторического контекста. Возведенное в «абсолют» ретромоделирование архитектурных форм не оставляет никаких шансов установить, когда же построено здание и почему в нем настойчиво преобладает массив из кирпича и бетона вместо стекла и металла, давно известных своими безграничными возможностями. В городе есть возможности для применения действительно современных решений и при возведении нового комплекса Ладожского вокзала, и при расширении международного аэропорта Пулково.
И здесь мы подходим к наиболее сложной проблеме — взаимодействию старого и нового с реализацией постоянно возрастающих технологических возможностей. В архитектурных произведениях любого периода, как в зеркале, всегда отражались инженерно-технические достижения, дававшие импульс новым формам. Так было с древнейших времен. Достаточно вспомнить реализацию возможностей каменных материалов в ажурных сводах готических храмов.
Или взлет архитектурной мысли с появлением металлических конструкций (мосты, вокзалы, Эйфелева башня, небоскребы американских городов). Увидев конструкции современного покрытия Балтийского вокзала, трудно поверить, что уже более века человечество стремительно совершенствует применение металла. И если бы не несколько действительно современных объектов (включая Ледовый дворец и реконструированное здание торгового комплекса «Балтийский» на Васильевском острове), можно было бы подумать, что развитие металлических конструкций навсегда «заморожено» и сводится лишь к пересказу типовых ферм.
Массивность и примитивность многочисленных построек с применением металла наводит на грустные мысли о том, что наша архитектура уподобилась кривому зеркалу, в котором истинные возможности отражаются сильно перекошенными. При малейшей возможности и детали городской среды, в которых могла бы воплотиться новейшая технология и дизайнерская мысль, «сползают» на пересказ былых форм — то кованые решетки, то старомодные уличные фонари, то тяжеловесные козырьки — все вопреки здравому смыслу и логике цивилизованного развития.
Вот уж если и охранять архитектурное наследие Санкт-Петербурга, то, в первую очередь, от этих псевдоисторических деталей, отнюдь не прибавляющих красоты городской среде, а напротив, постепенно переводящих ее в качество театральной декорации далеко не лучшего вида. В цивилизованной интерпретации охранять архитектурное наследие и означает давать ему жить как можно дольше полноценной современной жизнью, согласуясь с новыми возможностями и эстетическими представлениями.
Увы, но и наши «новые» пешеходные зоны продолжают создаваться вопреки основному логическому правилу организации городской среды развитых стран — уровень земли всегда живет по законам современного дизайна, постоянно обновляясь и отвечая изменяющимся требованиям жителей города. Здесь нет необходимости искусственно возвращаться в предшествующие века, создавая музей прошлого, т.к. людей, которым это было предназначено, уже не существует. Поэтому не только пешеходные пространства, но и нижний ярус зданий проходят в ногу со временем определенную эволюцию, следуя обновляющейся эстетике и технологии.
Все, что расположено на земле, в практике цивилизованных стран обладает максимальной динамичностью и изменчивостью, формируя часть представления о комфорте для живущих сегодня людей. Минимум фальшивой декоративности, максимум удобства для пребывания человека в городском окружении — одно из основных правил современной среды в Европе. Поэтому там не появляются скульптурные изваяния вроде устрашающего вида городового, и не накрываются с широким размахом бетонным «кружевом» пространства для пешеходов. Возвращение природы в западных городах началось именно с пешеходных зон, где значительную часть поверхности земли отвели под зеленые насаждения, включая газоны, кустарник, деревья.
Именно в открытых пространствах города содержатся огромные потенциальные возможности для применения современного дизайна в самых разных формах, далеко выходящих за рамки неоклассических — от уличной мебели и светильников до новейших технологических устройств для оплаты мест парковки автомобилей с использованием солнечных батарей.
Можно найти немало приемов «сдерживания» современной архитектуры, включая давно апробированные и зачастую беспредельно абсурдные противопожарные «страшилки». Цивилизованный мир сумел подобрать средства борьбы с этой угрозой, противопоставив усложнившейся конструктивной основе зданий еще более совершенные системы их защиты.
Если и дальше всячески препятствовать развитию современной архитектуры в Санкт-Петербурге, то мы имеем шанс навсегда закрепить за городом репутацию столицы российского архитектурного консерватизма и навсегда забыть о когда-то прорубленном окне в Европу. На фоне действительно современной архитектуры в других городах, например, в Нижнем Новгороде (с не менее богатым историческим наследием), наши «достижения» выглядят более чем скромными.
Очень хочется верить, что у города есть возможность, как в разработке нового генерального плана, так и в его последующей реализации, доказать, что Санкт-Петербург открыт для современных идей, и его развитие действительно отвечает возможностям XXI века. Возвращение к истинным ценностям цивилизации означает, что городская среда и архитектура должны развивать вкус человека выше его уровня в прошлом веке. Нельзя предлагать ему еще и еще раз «пережевывать» ценности прошлых веков, идя на поводу у усредненного обывателя, которому якобы нравится только ретро. Уверенность в том, что мы в архитектуре «пошли другим путем», на деле означает нашу законсервированность в своем «неоклассическом соку».
В случае «освобождения» петербургской архитектуры от неоклассического синдрома могли бы найти воплощение самые новые функциональные и композиционные решения (в том числе существующие в многочисленных проектах студентов-архитекторов СПбГАСУ), позволившие, наконец, вырваться из «каменного» века. Наследие наследием, и его надо охранять, но развитие современной архитектуры в культурной столице России не может зависеть от мнения людей, охраняющих наследие, т.к. это… «уже совсем другая история»…
