Generic selectors
Exact matches only
Search in title
Search in content
Post Type Selectors

Нью-Йоркский музей современного искусства

MOMA

Объект: MoMA, Нью-Йоркский музей современного искусства
расположение: 11 West 53rd Street, между Пятой и
Шестой авеню
заказчик: MoMA
архитектура: Taniguchi Associates. Y. Taniguchi (руководитель), B. Aamoth (главный архитектор проекта), P. Hahn, K. Ogawa, T. Tomuro, J. Imamura
архитектура/разработка проекта:
Kohn Pederson Fox, Нью-Йорк. S. Rustow, (руководитель), T. Holzmann
консультант заказчика и организатор архитектурного конкурса:
Cooper Robertson & Partners, Нью-Йорк
генподрядчик: AMEC, Нью-Йорк
представитель заказчика: Turner Construction Company, Нью-Йорк
архитектор двух книжных магазинов: R. Gluckman, Gluckman Mayner Architects, Нью-Йорк
архитектор ресторана (The Modern), бара (The Bar) на 2-м этаже
и кафе на 5-м этаже: Bentel and Bentel, Нью-Йорк
архитектор лаборатории по сохранению произведений искусства:
Alspector Anderson Architects
ландшафтный дизайн: Zion Breen Richardson and Associates,
Имлайстаун, Нью-Джерси

Идеи реорганизации и расширения музея витали в воздухе с начала 90-х годов прошлого века. Залы не справлялись с демонстрацией непрерывно растущей коллекции. Среди различных идей развития рассматривались и предложения о переезде музея на новое, более открытое место.
В 1995 году музей возглавил энергичный директор Гленн Лаури (Glenn Lowry). На следующий год на продажу были выставлены сразу несколько прилегающих к музею зданий. Вопрос об экспансии решился сам собой. В 1997 году начался поиск архитектора. Члены совета директоров на частном реактивном самолете в течение одной недели посетили самые интересные из недавно построенных музеев в Америке, Европе и Азии. Вернувшись в Нью-Йорк, они составили длинный список, в который вошли десятки выдающихся мировых зодчих. Затем определилась десятка лучших и позже – тройка финалистов: Йошио Танигучи, Бернар Чуми, а также Херцог и де Мерон.

Почему же выбор пал на малоизвестного архитектора, который, хоть и создал целый ряд достойных музеев и других общественных зданий в Токио, Нагано, Хиросиме и Киото, все же ничего не построил за пределами родной Японии? Вернемся в 1997 год. Именно тогда миру явился Музей Гуггенхайма в Бильбао по проекту Фрэнка Гери. Это экстравагантное здание многими критиками было сразу возведено в ранг самых выдающихся за весь многоликий ХХ век. Оно сигнализировало о начале глобальной истерии по созданию уникальных музеев-аттракционов, призванных привлечь туристов и подстегнуть местную экономику.

[otw_is sidebar=otw-sidebar-1]

МоМА же подобной задачи перед собой не ставил. Со сложившейся 75-летней репутацией и самой богатой в мире коллекцией модернистского искусства он и без архитектурных изысков держал в руках все козыри. Музею нужно было функциональное и, главное, модернистское здание. Поиск его автора не случайно привел совет директоров в Японию.

Как известно, традиционная архитектура этой страны во многом легла в основу модернизма. Оказавшись же в Японии, нельзя было не заметить, что именно Танигучи, убежденный модернист с гарвардским образованием, обладает в этой стране репутацией музейного архитектора. Тем не менее, новый МоМА получился весьма осторожным и компромиссным. Но по прошествии двух лет после окончания строительства берусь утверждать, что это самое увлекательное и эффектное здание, построенное в Нью-Йорке со времен волшебной спирали Музея Гуггенхайма. Только в отличие от музея Райта новый МоМА обладает более сложным и многоплановым пространством.

Любой городской проект можно рассматривать как проявление позиции по отношению к урбанистическому контексту. Новое здание музея настолько естественно вливается в свой квартал, что его можно и вовсе не заметить. Оно совершенно не регистрируется, растворяясь в своих и соседних стеклянных сетчатых фасадах, больше отражая то, что происходит вокруг, нежели анонсируя себя.

Примечательно, что на одном квартале вдоль 53-й Стрит сложился настоящий анклав высокой архитектуры. Так, к востоку от здания Танигучи в линейку выстроились несколько предыдущих «экспансий» музея, построенных по проектам Филипа Гудвина и Эдварда Дарелла Стоуна (1939), Филипа Джонсона (1964) и Сезара Пелли (1984). С западной стороны творение Танигучи граничит с Музеем народного искусства по проекту Тода Уильямса и Билли Тсиен. А прямо через дорогу расположены два разделенных скульптурным парком небоскреба – американская штаб-квартира корпорации Deutsche Bank по проекту Кевина Роша и штаб-квартира корпорации CBS Эро Сааринена.

Столь высокая концентрация произведений известных зодчих, тем не менее, образует весьма однородную городскую ткань из близких по духу геометрических объемов со схожей палитрой фасадов. Тем эффектнее оказывается впечатление от интерьера нового музея, в котором архитектору удалось превзойти самые смелые ожидания. Аскетичный входной павильон, вымощенный зеленоватым сланцем и накрытый плоским белым потолком, ведет к точке, которую легко можно принять за кульминационную (на самом деле таких точек в музее много).

Многообразие пространственных эффектов многих застает врасплох. Ведь все здесь достигнуто лишь при помощи, казалось бы, предсказуемой ортогональной геометрии. Хотя еще великий архитектор Борромини, непревзойденный мастер барокко, утверждал, что прямой угол – враг хорошей архитектуры. А экстравагантная Заха Хадид, первая в истории женщина-архитектор, награждённая Притцкеровской премией объясняет свое пристрастие к неортогональной архитектуре еще более убедительно: «Существует 360 градусов, так почему же я должна пользоваться только одним?» Однако у Танигучи своя логика. Он создал множество динамичных диагоналей, но все они скрыты и ощутимы только в движении.

Миновав три четверти пути сквозного коридора между 53-й и параллельной ей 54-й Стрит, вы вдруг оказываетесь в распахнутом и залитом естественным светом пространстве, границы которого весьма условны и неопределенны. Стены и пролеты начинают разъезжаться, увлекая взгляд по диагонали – к скульптурному саду, над которым свесили свои шапки узнаваемые манхэттенские высотки.

Оказавшись на этом этапном пятачке, многие посетители не успевают заметить, как встретивший их на входе низкий потолок, подобно перевернутой отвесной скале, вдруг вылетает вверх на 36 м, превращаясь в стеклянный скайлайт. Отсюда очень эффектно просматриваются стенные проемы, подвесные мостики и зависшие в воздухе безопорные перекрытия. В полной мере с грандиозностью пространства сталкиваешься, поднявшись на второй этаж, где центральное место выделено под просторный четырехэтажный атриум с близкими к кубу пропорциями.

Новые галереи расположены вокруг атриума, который, в противовес скульптурному саду, вытянутому вдоль оси запад-восток, образует организующую вертикальную ось музея. Галереи разбросаны без всякой

Главный вход Нью-Йоркского музея современного искусства со стороны 53-й Стрит

видимой последовательности, их осмотр возможен в любом порядке, что существенно отличается от линейной организации коллекции в старом МоМА. Прогуливаясь по залам музея, посетители словно парят в параллельных мирах, рассекая многослойное пространство, которое прямо на глазах разворачивается и расслаивается в завораживающем архитектурном перфомансе.

Главная концепция музея просматривается четко. Это город в миниатюре, а точнее – Манхэттен, с его устремленными ввысь стеклянными параллелепипедами, строго выстроенными вокруг прямоугольника Центрального парка. Здесь чувствуешь себя как на улицах Манхэттена с присущей им головокружительной сменой масштабов и перспектив. Здание «дышит» легко и свободно, и чем выше поднимаешься, тем увлекательнее и насыщеннее становятся впечатления.

Особенно сильные ощущения вызывают небольшие мостики со стеклянными парапетами, перекинутые между пролетами шестого этажа, под самым потолком атриума. Проходя по ним, лучше не смотреть вниз. Здесь все рассчитано до мелочей, но многим нужна особая смелость, чтобы приблизиться к краю. На пресс-конференции, посвященной открытию музея, Танигучи был немногословен. Выразив удовлетворение своей работой, архитектор заявил сотням журналистов со всего мира: «Мне нечего вам рассказать – идите и смотрите». А вот другое известное изречение архитектора: «Если вы дадите мне много денег, я подарю вам настоящую архитектуру. Но если вы дадите мне очень много денег, я сделаю архитектуру невидимой». Такое мог заявить только серьезный мастер и только серьезному заказчику. Ему дали очень много денег – $425 млн, и я думаю, Танигучи сдержал свое слово.

Архитектура действительно ускользает, растворяясь в отточенных до совершенства деталях. Белые, как молоко, стены не касаются полов и потолков, и кажется, будто скользящие мимо друг друга выставочные пространства парят в воздухе. Даже колонны расставлены здесь, как декоративные вазы. Облаченные в нежную белую штукатурку с тонкими зазорами над полом и под потолком, они весьма успешно создают впечатление, будто вообще ничего не держат и при необходимости могут перемещаться, как арт-инсталляции. Мое любимое место в новом комплексе – скульптурный сад, воспроизведение построенного в 1953 году по проекту Филипа Джонсона. Это сердце музея, которое пришлось заменить на новое. Во время строительства сад был полностью разобран. Теперь он немного длиннее и шире прежнего. Но все его элементы, включая отражающий водоем с мостиком, карликовые березки и несколько десятков скульптур, заняли прежние места.

Как и раньше, от 54-й Стрит сад отгораживает лишь невысокий забор, а с трех других сторон он окружен уже совсем другими, полностью трансформированными зданиями. С юга сад обрамляют галереи и новый ресторан The Modern. С востока – образовательный и исследовательский центр с библиотекой, архивом и лекционным залом, построенными на месте особняка Рокфеллеров. С запада виднеется новое 16-этажное здание для офисов музея, а перед ним расположились несколько этажей галерей и кафе на пятом этаже, над террасой которого эффектно парит козырек. Подобный трюк Танигучи уже применял в своих японских музеях, но в МоМА такой козырек смотрится особенно интересно. Здесь он завершает стеклянную гладь, отражающую не только корпуса музея, но и столпившиеся по соседству высотки.

Другая новинка сада – по-новому представленный 52-этажный жилой небоскреб Museum Tower. Раньше здания как бы и не существовало. Его основание окружали помещения музея. Теперь же его строгий объем занимает центральное место в комплексе, главенствуя над садом и подчеркивая свое истинно нью-йоркское вертикальное измерение.

Новый МоМА настолько редуцирован в деталях, что у посетителей музея может возникнуть подозрение, будто эта почти эфемерная архитектура далась Танигучи легко и непринужденно. На самом же деле, чтобы создалось такое впечатление, были предприняты воистину героические усилия целой команды профессионалов.

Когда Танигучи выиграл конкурс, его первой реакцией было переехать со своим небольшим ателье в Нью-Йорк. Однако совет директоров посчитал, что для разработки проекта было бы продуктивнее пригласить нью-йоркского архитектора, знакомого с местными материалами, кодами и методами строительства. Со своей стороны Танигучи поставил условие, что таким архитектором должен стать прежде всего талантливый дизайнер, а не «технарь».

В июле 1999 года разработка чертежей и ведение строительства нового музея были поручены известной архитектурной компании Kohn Pederson Fox (KPF). Возглавить операцию по трансформации проекта Танигучи в реальность компания пригласила архитектора Стивена Рустова, обладающего уникальным опытом планирования и ведения строительства крупных музейных комплексов, включая такие известные, как модернизация Лувра в Париже и строительство Музея искусств в Иерусалиме, оба по проектам Йо Мин Пея.

Вид на скульптурный сад, галереи, Museum Tower и перспективу вдоль 54-й Стрит

Пять лет архитектор из токийского ателье Танигучи провел в нью-йоркском офисе KPF, а восемь сотрудников KPF переехали на это время в Японию. В разгар проекта над разработкой чертежей в KPF трудились 25 архитекторов. Рустов, отвечавший за всю интерьерную планировку и деталировку, возглавил проект в тандеме с Томасом Холцманном, на которого была возложена ответственность за экстерьерные работы, включая реставрацию всех прежних фасадов музея вдоль 53-й Стрит.

Рустов и Холцманн курсировали между офисами Танигучи и KPF, а также строй-площадкой музея в головокружительном режиме – десять дней в Нью-Йорке, десять дней в Токио. Сам же Танигучи бывал в Нью-Йорке лишь по несколько раз в год. Поэтому не будет преувеличением предположить, что никто не знает проект нового МоМА так детально, как Рустов. С ним я и встретился в офисе компании KPF на 57-й Стрит, всего в трех кварталах
от МоМА.

По словам Рустова, ему достался практически концептуальный конкурсный проект Танигучи, и многое в нем просто не могло быть учтено. Он провел огромную работу в тесном сотрудничестве с заказчиком и архитектором, не только разрабатывая самые мелкие детали, но и заново планируя расположение всех служб музея. МоМА представляет собой очень сложный механизм, и поэтому в лице заказчика выступали три
группы экспертов: совет директоров, кураторская группа и специально образованный строительный отдел, куда вошли архитекторы, инженеры и представители администрации музея. Однако безусловным лидером со стороны заказчика был директор музея Гленн Лаури. Он лично участвовал во многих обсуждениях и с самого начала был доступен для Рустова и его команды.

Рустов очень увлеченно рассказал о здании, которое не перестает дарить сюрпризы даже ему: «На первый взгляд может показаться, что приемы Танигучи базируются на привычном синтаксисе и знакомых модернистских ходах. Однако вас постоянно сопровождают тонкости и непредвиденные противоречия, создающие пространственные ситуации значительно сложнее и запутаннее, чем может усмотреть неподготовленный посетитель. Вы сталкиваетесь с архитектурой, которая сконцентрирована на чистых чувственных эффектах, способных создать настоящую свободу возвышенного спокойствия – минималистское барокко».

Здесь стоит пояснить, что степень проникновения в архитектуру Танигучи зависит от внимания и информированности посетителя. С одной стороны, МоМА является безусловно минималистским зданием, где практически отсутствуют детали. Но с другой стороны, эти детали бесконечно изысканны и точны. Их почти полное отсутствие – результат неимоверных усилий, которые по сложности можно сравнить с архитектурой барокко. Однако это барокко, вывернутое наизнанку.

Сложное и замысловатое спрятано внутрь и открывается лишь тем, кто настроен на активное сопереживание пространства. Во всем этом есть некоторое противоречие. Архитектура Танигучи стремится отойти на второй план, предоставив первый Его Величеству Изобразительному Искусству. Однако на самом деле такая архитектура требует повышенного к себе внимания. Происходит постоянное растяжение и сжатие восприятия. Того же архитектор добивается игрой с отражающими, прозрачными и полупрозрачными стеклянными оболочками фасадов.

Ваш взгляд все время находится в разных измерениях и не задерживается долго на одном месте. «Независимо от того, стекло ли это, металл, дерево или штукатурка, каждая поверхность стены, пола или потолка скомпонована как идеальная изолированная поверхность и детализована так, чтобы нельзя было почувствовать настоящую толщину материала. Практически нет таких мест, где поверхность стены заворачивала бы за угол», – уточняет Рустов. То есть углов у здания Танигучи нет вовсе. Они лишь обозначены пространственно, но все поверхности стремятся побороть материальность и скорее напоминают не касающиеся друг друга парящие экраны, чем стены. Я бы назвал такую архитектуру косметической. Она застилает тонким слоем структурные части здания, обогащая наше восприятие пространства многочисленными зазорами, обрамлениями, проемами и смещениями, тем самым размывая грани и бесконечно усложняя простые, на первый взгляд, объемы.

Отреставрированная лестница «Баухаус» между 2-м и 3-м этажами в здании Филипа Гудвина и Эдварда Дарелла Стоуна
Я часто бываю в МоМА. Это одно из немногих зданий, которое раскрывается постепенно, и каждый следующий визит приносит больше удовольствия, чем знакомство. Мое очередное недавнее посещение музея в сопровождении Питера Рида (Peter Reed), старшего заместителя директора МоМА по кураторской деятельности, предоставило еще одну возможность взглянуть на удивительные помещения глазами человека, который почти ежедневно проводит здесь многие часы. Он не только лучше других знает каждый уголок музея, но и часто наблюдает за реакцией посетителей.

«Как по-вашему, почему люди идут в МоМА – из-за новой архитектуры или увидеть выставленные здесь шедевры?» – спрашиваю я. «Боюсь вас огорчить, но люди приходят сюда в первую очередь посмотреть на искусство. Однако, попав в музей, они заинтересовываются и самим зданием. Оно столь легко уживается с искусством, что многие не замечают его вовсе.

Для кураторов же здание очень удобно. Нам легко в нем работать, и мы практически ничем не ограничены при планировании любых выставок, как временных, так и постоянных. Мне кажется, что искусство здесь выходит на первый план, причем музей спланирован таким удивительным образом, что у посетителей постоянно возникает чувство любопытства».

Больше всего Риду нравится переходить по мостику третьего этажа, ведущему в зал дизайна с западной стороны скульптурного сада. Отсюда очень эффектно просматривается большая часть музея и города. Он видит весь «музей как сцену, на которой постоянно разворачивается действо изучения и наслаждения, эстетического восприятия мира». Проходя по коридору вдоль южной стороны сада, Рид с особым волнением указывает на едва заметную линию, где сходятся старое и новое здания музея. А мимо проходят посетители,  не обращая внимания на его увлекательный рассказ. Для них MoMA – единое пространство. Мы подходим еще к одному излюбленному месту куратора – отреставрированной элегантной лестнице под названием «Баухаус» 1939 года постройки, соединяющей второй и третий этажи.

Это единственное место в музее, где можно встретить плавно изогнутую линию, напоминающую край крышки рояля. Здесь почти никого нет, и пройти по такой грациозной лестнице в полной тишине под раскачивающимися лопастями скульптурного мобиля Александра Колдера – одно из самых сильных впечатлений от музея.

Нет, архитектура, об исчезновении которой рассуждал Танигучи, на самом деле никуда не исчезает. Он просто притупил нашу способность ее воспринимать, сумел достичь очень тактичного и сбалансированного чередования акцентов то на архитектуру, то на искусство. Он сравнивает атмосферу своего музея с традиционной церемонией чаепития, в которой чашка очень проста по форме и цвету. Но стоит наполнить ее чаем, как она тут же трансформируется – температура, цвет, запах наделяют ее новыми качествами.

Поделиться с друзьями
Алексеев Дмитрий

Автор статьи: главный редактор проекта, эксперт в области недвижимости и строительства, член саморегулируемой организации арбитражных управляющих.

Оцените автора
Деловой квартал