Сергеем
Текст Сергей Цыцин
«Журналист что-то спрашивает, ты отвечаешь, потом смотришь на опубликованный текст и понимаешь, что, может, ты все это и говорил, только не в такой последовательности, а другой порядок построения фраз нередко искажает содержание беседы. Налицо старый конфликт между содержанием и формой»
Недавно мне задали простой вопрос: почему вы решили стать архитектором? Что послужило тем самым первым толчком, после которого будущая профессия была предопределена? Конечно, моя жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Я мог стать, к примеру, физиком, как мой приятель Саша Фурман. Тем более что основания для этого были: я подавал неплохие надежды и даже стал призером городской детской олимпиады по физике. Но все-таки физика «проиграла» архитектуре. Почему? Вообще-то, я не очень хорошо помню детские годы. Но один эпизод сохранился в памяти совершенно отчетливо. Мне тогда было пять лет. В квартире после ремонта осталось несколько рулонов старых обоев, и я решил разрисовать их с обратной стороны, пока родители не вернулись с работы. Все дети, как известно, рисуют войну, но мне почему-то взбрело в голову изобразить… город.
И вот я начал, сперва неуверенно, а потом все смелей и смелей, «чертить» на этой далеко не самой идеальной, но зато разворачивающейся и почти бесконечной поверхности какие-то улицы, площади, домики, хижины и чуть ли не мазанки. При этом город мой не был безлюдным, в нем, можно сказать, кипела жизнь: кто-то чинно прогуливался по улице, кто-то спешил по делам, кто-то ловил с балкона первые лучи утреннего солнца, а кто-то просто смотрел из окна. И вдруг, по мере разрастания моего нарисованного города во всю длину рулона, произошло настоящее чудо. Я словно перенесся из детской комнаты в только что придуманную среду обитания, и вот уже это не они, а я гуляю по улочкам своего города, заглядываю в витрины, любуюсь на новые дома. И самое главное – чувствую, знаю, что весь этот замечательный город, весь этот дивный новый мир создан мной, я в ответе за все, что здесь происходит. Ощущение было абсолютно непередаваемое; не удивительно, что я так хорошо его запомнил. Сейчас пережитое мной состояние я бы назвал медитацией, но тогда я таких «нехороших» слов не знал.
Второе метафизическое вторжение архитектуры в мою жизнь состоялось два-три года спустя. Я тогда учился то ли в первом, то ли во втором классе. Мне в руки попал переводной французский журнал L’architecture d’aujourd’hui («Архитектура сегодня»), который выписывал отец. Необходимо добавить, что тогда, во второй половине 1960-х годов, представления советских людей о современной западной архитектуре были весьма скудными. За границу почти никого не выпускали, а о том, чтобы знакомиться с новыми проектами на страницах богато иллюстрированных глянцевых изданий, не могло идти и речи. Тот французский журнал был лучом света в темном царстве. Только вот одно «но»: выпускали его у нас в черно-белом цвете на какой-то отвратительной серой бумаге, больше похожей на оберточную. И вот представьте первоклассника, который листает журнал о современной архитектуре, стараясь что-то разглядеть сквозь нечеткие иллюстрации, листает, листает, а потом – раз! – и снова оказывается в своем волшебном мире, где счастливые люди ходят по улицам сказочно красивого города.
Самое интересное, что на этом удивительная история города на старых обоях, вернее, порожденного им чувства, не закончилась. Я испытал нечто похожее, когда много лет спустя впервые переступил порог тогда еще ленинградской Академии художеств, где увидел бородатых молодых людей с горящими глазами, которые были так непохожи на типичных прохожих на советских улицах. Скорее, они напомнили мне жителей того города из детства, города, в котором стены были так же разумны, как люди. А когда я приступил к занятиям в академии, то понял, что сами стены здесь тоже учат студентов, причем не в меньшей степени, чем преподаватели. И в этом была заслуга не только выдающихся архитекторов императорской Академии художеств А.Ф. Кокоринова и Ж.Б. Валлен-Деламонта, но и всех тех гениальных художников и зодчих, которые учились в этих стенах. И когда на втором курсе вместе со своими однокашниками я создавал свои первые проекты, то снова чувствовал, как через мою руку с остро отточенным карандашом словно течет какая-то невидимая, но чрезвычайно мощная энергия, позволяющая раздвинуть двухмерное пространство уже не рулона обоев, а ватмана, и увидеть изнутри задуманный тобой мир. С тех пор прошло немало лет, но эту энергию я чувствую и сегодня, когда работаю над новыми проектами.
Во всех науках и искусствах, от философии до архитектуры, существуют неразрешимые проблемы, которые принято называть метафизическими. Многие вопросы вечно остаются загадочными, непознаваемыми, иррациональными. Если говорить об архитектуре, зачастую непонятно, где кончается функция того или иного проекта и начинается «надфункция», которую называют по-разному: «красота», «гармония», «духовное содержание» и т.д. Возможно, смысл архитектурного творчества и заключается в том, чтобы, уловив драматизм метафизики среды обитания, соединить в одном проекте совершенно конкретный объект, который имеет свои оси, миллиметры и сантиметры, и пространственно-художественную «надфункцию».
Любой дом не безличен, в нем есть две составляющие: одна – от современности, другая – от вечности. И тот, кто сегодня проектирует исходя из какой-то одной составляющей, почти наверняка проиграет. Предположим, что в моду снова вошли мини-юбки. Все девушки наденут их, а завтра, когда эта мода уйдет в прошлое, сменят на какой-то другой фасон. Но архитектор не сможет последовать их примеру! Если он сегодня построит ультрамодный «дом в мини-юбке», через 10 лет над этим проектом в лучшем случае будут смеяться. Что мы и видим на примере некоторых объектов, построенных в середине 1990-х годов. И в выигрыше остается тот, кто не слепо копирует стилистические элементы какой-то эпохи, не стремится быть самым модным, а достигает гармонии в поиске новых решений. При этом большое значение имеют не только архитектурные знания и опыт, но и вопросы экономики, анализ динамики спроса и предложения на данном сегменте рынка, а также осознание среды обитания как совокупности самых различных факторов – от интерьерных до ландшафтных. Вот почему значительные конкурентные преимущества сегодня получают те архитектурные мастерские, ведущие специалисты которых могут назвать себя профессионалами как минимум в трех отдельных дисциплинах: проектирование генпланов, проектирование объемно-планировочных решений и дизайн интерьеров. Узкая специализация в какой-то одной области, к сожалению, приводит к значительным упущениям при детальной проработке заказов. Так появляются крайне привлекательные с точки зрения архитектурной выразительности дома, внутренняя планировка которых не отвечает требованиям выбранного класса престижности… Причем это касается не только объемно-планировочных, но и инженерных решений.
История нашей мастерской началась в 1983 году. Именно тогда мой последипломный проект экспериментального поселка Имоченицы на берегу р. Оять Ленобласти получил диплом «Лучший проект года» Союза архитекторов РСФСР. Проект привлек внимание первых «коммерсантов» перестройки, основавших молодежный центр «Современник», в число учредителей которого вошли ЦК ВЛКСМ, Ленгорисполком, Союз архитекторов РСФСР и Госстрой. Однако завершить экспериментальный поселок не успели: финансирование было заморожено. Но появились новые заказчики проектов жилых домов, зданий коммерческого назначения и других объектов. Один заказчик приводил второго и третьего, один проект порождал еще пять, за офисом в Петербурге открылось представительство в Москве… За 17-летний период своего существования коллектив мастерской выполнил более 60 проектов в Петербурге, Ленобласти, Москве, а также в других регионах России и ближнего зарубежья. И, судя по загруженности более 100 специалистов, работающих в штате, у нас есть серьезный задел на будущее. У замечательного психолога Льва Семеновича Выготского есть гениальная фраза: «Если вы знаете один язык, вы не знаете ни одного». Другими словами, для того, чтобы в полной мере владеть одним языком, нужно быть полиглотом, т.к. все познается в сравнении. Это относится и к профессии архитектора. Я уверен: если архитектор способен проектировать только один тип объектов, он не в состоянии провести сравнительный анализ, и выполнение конкретного заказа будет недостаточно профессиональным.
Деятельность бюро «Архитектурная мастерская Цыцина» можно разделить на три направления. Первое – типология архитектурного проектирования: многоквартирные жилые дома и комплексы с развитой системой обслуживания в историческом центре, в парковой зоне и во вновь застраиваемых кварталах; элитные частные дома; здания общественного назначения (многофункциональные торговые центры, крытые стоянки для автотранспорта, аквапарки и бассейны, рестораны, банки, офисные центры). Второе – типология градостроительного проектирования: жилые кварталы, поселки, жилые микрорайоны и проекты застройки. И, наконец, третье – интерьерный дизайн: интерьеры элитных квартир, коттеджей и общественных зданий.
У нашей мастерской два офиса: первый – в Москве и второй – в Петербурге. Причем в Петербурге под собственные нужды мы надстроили здание в исторической части города площадью 550 кв. м. В обоих офисах создано современное техническое оснащение с выделенным Интернет-каналом. Разработка проектов ведется в едином стандарте предприятия. Архитектурная мастерская имеет штат – 90 человек: архитекторы, главные инженеры проектов, специалисты по генплану, менеджеры проектов, конструкторы и инженеры по всем разделам проектирования, дизайнеры по интерьерам и сметчик-экономист.
В большинстве случаев московские и петербургские архитекторы редко встречаются на одной территории. Однако мы одинаково успешно работаем и в Москве, и в Петербурге. Достаточно назвать такие реализованные и текущие проекты, как многофункциональный жилой комплекс «Корона» на проспекте Вернадского в Москве, новостройки московского микрорайона Куркино, небоскреб компании «Интеко», торговый центр у метро «Кировский завод», таунхаусы в Коломягах, проект жилого района «Северная Долина» и поселение для российских немцев Нойдорф-Стрельна, элитный жилой комплекс Platinum напротив Смольного собора, Krestovsky Palace на Крестовском острове, а также строящийся жилой комплекс на 8-й линии Васильевского острова, элитный жилой многофункциональный комплекс на набережной Лейтенанта Шмидта и т.д. Тот факт, что наша мастерская реализует примерно одинаковое количество проектов в обоих городах, объясняется не только поиском гармонии с исторической средой или знанием особенностей ландшафта. Куда большее значение имеет способность проектировать адекватно поставленным задачам, вне зависимости от того, где будет реализовываться проект: в Москве, Петербурге или в чистом поле.
На первый взгляд, в районах исторической застройки никаких ультрасовременных зданий появляться не должно. Более того, любая попытка бросить вызов расположенным вокруг творениям прославленных архитекторов прошлого может быть воспринята как святотатство. Однако я уверен, что категорические запреты в этой области граничат с абсурдом. В конце концов, город – это живой организм, в котором люди рождаются и умирают, женятся, разводятся, работают и отдыхают, а не музей с пыльными экспонатами, на каждом из которых висит табличка «Руками не трогать!». По музею можно ходить, останавливаться, любоваться какой-то скульптурой или картиной, но разве в нем можно жить? Вот почему задача современной архитектуры, на мой взгляд, заключается в том, чтобы найти возможность обогатить историческую среду города, где всегда должен чувствоваться пульс времени. Ведь когда вокруг не появляется ничего нового, этот пульс мало-помалу затухает. И напротив, когда в районе исторической застройки появляются новые интересные объекты, они некоторым образом обогащают привычный городской пейзаж, повышая степень востребованности среды. Но основная заповедь здесь, конечно, «Не навреди!».
На мой взгляд, город-музей мало пригоден к жизни. Во всем цивилизованном мире процветание любого, сколь угодно древнего мегаполиса оценивается не только по степени сохранности исторических сооружений и памятников, но и по степени присутствия в нем объектов современной архитектуры. Эйфелева башня, столь сильно шокировавшая парижан в конце XIX века, положила начало гонке за новинками, в которую включились практически все столицы развитого мира. Результат очевиден: сегодня небоскреб-огурец Нормана Фостера – столь же значимое для британской столицы сооружение, как и Тауэр-бридж, а на «Танцующий дом» Фрэнка Гери в Праге водят смотреть ничуть не реже, чем на собор святого Витта.
Нам часто заказывают проекты домов для строительства в историческом центре Петербурга. Для того, чтобы работать с такими проектами, нужно знать ответ на вопрос: каким мы хотим увидеть Северную столицу через 15–20 лет? Представьте себе улицу со зданиями, построенными в строгом соответствии с высотным ранжиром, но каждое – в своем неповторимом архитектурном стиле: одно – ультрасовременное, другое – псевдоклассическое, а третье… уже неважно какое. Как известно, Петербург был построен по регулярному плану. И, несмотря на то, что далеко не все решения были осуществлены в точном соответствии с задумками проектировщиков, город сохранил большинство преимуществ регулярной застройки в греко-римской классической традиции, из рамок которой не выходят даже памятники модерна XX века. Сегодня историческая часть Петербурга внесена в охранную зону ЮНЕСКО наряду с Римом, Венецией и Парижем.
Но если в советское время центр Ленинграда был для застройщиков запретной территорией, то сейчас этот барьер рухнул. И чтобы разобраться, почему с эстетической точки зрения отдельные новые здания в центре во многом уступают своим «соседям» XVIII–XIX и начала XX веков постройки, нам нужно решить, куда мы движемся дальше. Если город хочет перечеркнуть свое прошлое, нужно разрешить строить дома в любом стиле: хай-тек, авангард – что угодно, лишь бы доказать, что новый Петербург будет не хуже старого. Но если мы решим пойти по пути преемственности своего исторического наследия, нужно установить жесткие ограничения с адресным зонированием. То есть расписать по пунктам, как можно и как нельзя реконструировать здания и какие новые здания встраивать в старые части города.
Упорядочено должно быть абсолютно все: не только высота и требования к стилистике здания, но и модульность, размеры оконных проемов, допустимые элементы декора, материалы для отделки фасадов, наконец. Скажем, в этой охранной зоне все здания фоновой застройки должны быть с оштукатуренными стенами – и точка! А сейчас что получается? Досталось инвестору «пятно» на пустующем участке в центре, зовет он архитектора и говорит: спроектируй-ка мне, брат, современный дом из стекла, металла и керамогранита. Архитектор засучивает рукава и берется за работу. А через два дома идет реконструкция старого здания с бережным воссозданием первоначального фасада.
Центр Петербурга – это система классических, связанных друг с другом ансамблей, которые в итоге создают единый ансамбль. Если уловить музыку этого ансамбля, вероятность ошибки будет сведена к минимуму. К примеру, когда несколько лет назад мы проектировали новый жилой дом на Поварском переулке, 2, то учли модульность этого переулка (нарезка по 20 м между домами и 75 м – ширина дома в противоположном конце переулка). В результате новый дом не нарушил принципа модульности, хотя по существующим нормам и правилам мог быть чуть шире или уже, но тогда ритм Поварского переулка был бы нарушен. Из более свежих примеров – клубный дом Krestovsky Palace. Для Крестовского острова всегда был характерен приусадебный стиль застройки, с глубокими отступами от красных линий, что не свойственно регулярной застройке Петербурга.
Понятно, что многие инвесторы стремятся застроить участок по максимуму, чтобы потом продать больше квартир. Но здесь нам удалось получить согласие застройщика на то, чтобы деликатно вписаться в исторически сложившуюся малоэтажную застройку Крестовского острова, значительно отступив от границ участка. В результате получился современный дворец, утопающий в тени деревьев, с зимним садом на крыше и панорамными окнами, приближающими жильцов к природе. Причем, как показал опыт продаж, с точки зрения инвестиционной привлекательности проект только выиграл, несмотря на то, что на таком участке можно было построить не клубный, а многоквартирный дом.
