Эта книга, опубликованная в 1966 году нью-йоркским Музеем современного искусства, перевернула тогдашнюю архитектуру с ног на голову. Известный историк и критик Винсент Скалли сравнил ее значимость с манифестом великого Корбюзье «Об архитектуре», изданным в 1923 году. Слова Вентури буквально взрывали основы модернизма, на которые усердно молились несколько поколений архитекторов. «Я приветствую проблемы, сомнения и изменчивость. Я выступаю за жизненность и обоснованность. Архитекторы больше не должны трепетать перед пуританским языком ортодоксальной модернистской архитектуры. Я предпочитаю элементы гибридные – пуристским, компромиссные – чистым, искаженные – прямолинейным и непоследовательные – логичным. Я – за беспорядочную жизненность, а не за очевидное единство. Я предпочитаю и то, и другое, а не одно или другое; белое, черное и иногда серое, а не белое или черное». Наконец, Роберт Вентури подбирается к самому святому – он отрицает знаменитое изречение крестного отца интернационального стиля модерниста Миса ван дер Роэ «Less is more», заявляя: «More is not less». Не оставив камня на камне от канонов модернизма, Вентури выносит свой ироничный вердикт: «Less is a bore» («Чем меньше, тем скучнее»). С этого момента современное зодчество выходит на большую дорогу индивидуальной и экспериментальной архитектуры без правил.
Неожиданно для самого Роберта Вентури его смелая критика модернизма спровоцировала возникновение так называемой постмодернистской архитектуры, для которой характерны цитирования и интерпретации исторических форм и фрагментов, а также смешение различных стилей. В 1972 году не меньший резонанс среди архитекторов вызвала книга «Уроки Лас-Вегаса», написанная Вентури в соавторстве с женой Дениз Скотт Браун и коллегой Стивеном Айзенуром. Лас-Вегас тех лет привлек внимание авторов так называемой придорожной архитектурой символов и своей главной улицей, Strip, спланированной не для пешехода, а для движущегося со средней скоростью автомобиля. Главный вывод «Уроков» – все здания делятся на два типа: декорированные сараи – простые по форме сооружения с декоративными фасадами (например, банк с колоннадным портиком, супермаркет с вывеской) и «утки» – скульптурные сооружения, чьи функции передаются посредством форм (например, православная церковь или закусочная в виде хот-дога). Готический собор можно отнести к гибриду.
Его фасад напоминает плоский рекламный щит, а крестообразная планировка символизирует внутреннюю функцию. Пик популярности супругов Вентури приходится на 1970–1980-е годы. В это время они строят свои самые амбициозные объекты по всему миру, а их яркая графика тиражируется на тарелках, чашках, кофейниках, подсвечниках, платках, коврах, стульях, лампах и даже часах с кукушкой. Апогеем стал 1991 год. В мае этого года Роберт Вентури получает самую престижную архитектурную премию – Притцкеровскую, а в июле в присутствии королевы Великобритании открывается построенное по проекту его бюро новое крыло (Sainsbury Wing) Национальной галереи на Трафальгарской площади, в сердце Лондона. В последние годы их имена уже не ассоциируются с передовой архитектурой и вспоминаются чаще в связи с навязанным Вентури отцовством постмодернизма в архитектуре.
Действительно, их образы не всегда привлекательны. Однако архитектура – искусство не только визуальное, но и концептуальное. Поэтому способность Роберта Вентури сомневаться, анализировать и переосмысливать то, что кажется общепринятым и незыблемым, не утратила своей актуальности и сегодня. Организованная Филадельфийским музеем искусств в 2001 году и исколесившая всю Америку выставка Out of the ordinary, посвященная 40-летней эволюции творчества супругов Вентури, снова всколыхнула живой интерес к их деятельности. О своих самых последних проектах прославленные архитекторы рассказали мне за ланчем в своем трехэтажном офисе на Main Street в городке Манаюнк под Филадельфией.
Недавно вы вернулись из Китая. Вы были там по делам?
Д.С.Б. Мы работаем над небольшим проектом в Пекине и более крупным проектом в Шанхае. В Пекине разрабатываем мастер-план кампуса для Цинхуанского университета. Долгие годы мы работали над подобными проектами в США, много преподавали и практически жили в университетских городках. Мы также надеемся спроектировать и некоторые здания этого университета.
Роберт Вентури: Второй проект совсем иной – две 25-этажные офисные башни. Он особенно радует нас, потому что мы никогда не работали над высотками. Этот проект хорошо иллюстрирует наши теоретические исследования. Башни будут напоминать чистые формы Миса ван дер Роэ,
но их фасады украсят электронные орнаменты. Башни демонстрируют идею архитектуры как символа, что резко отличается от популярного сегодня барочного и даже гротескного драматизма. Прогрессивная современная архитектура базируется на эстетике абстрактного экспрессионизма. Однако в прошлом всегда присутствовал символизм – в египетских храмах, греческих портиках, росписях древних христианских церквей или витражах европейских соборов. Все это – повествования, с помощью которых здания пытались вам что-то «продать» – католицизм, протестантство или что-то еще. В наше время иконография может быть использована в виде вывесок, декора или электроники. Именно так рекламирует товар американская коммерческая архитектура. Свои мысли по этому поводу мы высказали в нашей недавней книге «Иконография и электроника в архитектуре».
Вам не кажется противоречием приглашение архитектора с другого конца света для разработки местного проекта?
Р.В. Только не в нашу эпоху глобализации!
Д.С.Б. Пекинский заказчик пригласил нас изза нашего американского ноу-хау. Они хотят изучить наши культурные традиции, но это совсем не значит принять. Они действительно стремятся расширить свои горизонты, ищут тех
кто способен разделять их взгляды и при этом высказывать свою точку зрения. Китайской культуре более пяти тысяч лет, а нам с Бобом – по семьдесят с хвостиком. Тем не менее, у нас прекрасная возможность поделиться опытом.
Р.В. Одна из причин, почему нам нравится работать в Шанхае, – это мощное слияние культур, которым знаменит этот город. Их смешение происходит в течение более чем полутора веков. Это является признаком здорового общества.
Д.С.Б. Мы оба выросли в многонациональных семьях. Мои дедушки и бабушки – из Литвы и Латвии. Я выросла в Йоханнесбурге в Южной Африке. Семья Боба – итальянцы, и мы оба жили в Италии. Наш сын недавно посетил Прибалтику и чувствовал себя там как дома. Мы очень интересуемся другими культурами, неплохо говорим на итальянском и французском. Я также немного говорю по-немецки. Это та культурная среда, в которой мы живем, и мы получаем от этого огромное удовлетворение. Конференц-зал, где проходит наше интервью, увешан плакатными рисунками и фотографиями проектов, сделавших супругов Вентури знаменитостями: дом Ванны, матери Вентури, со множеством пространственных сюрпризов за традиционным, на первый взгляд, фасадом; Guild House, дом престарелых в Филадельфии, на крышу которого Вентури водрузил бутафорскую телевизионную антенну – символ времяпрепровождения жильцов; Детский музей в Хьюстоне, карниз которого поддерживают колонны, стилизованные под фигуры детей с раскрытыми вверх объятиями, и гостиничный комплекс в Японии с внутренними улочками и двориками, украшенными графикой, напоминающей полотна Уорхола и Лихтенштейна: сплющенные листья, цветы, фонари и телефоны. Вентури и Скотт Браун познакомились в 1960 году на собрании преподавателей Пенсильванского университета. Энергичная Дениз резко выступила тогда против намечавшегося сноса здания университетской библиотеки. Вентури поддержал ее, и здание удалось отстоять. Спустя 30 лет именно бюро Вентури и Скотт Браун отреставрировало это здание, известное сегодня как Furness Building – памятник истории национального значения.
В 1965 году вы отправились в длительную поездку в СССР с выставкой «Современная американская архитектура» и серией лекций. Почему вы решились на это, и каковы были ваши впечатления?
Р.В. Молодым человеком мне хотелось узнать о разных культурах в разных странах. В СССР я получил много сильных впечатлений как от помпезной, грандиозной коммунистической архитектуры, так и от обилия и разнообразия классических и исторических памятников. Мне запомнились великолепные дворцы XVIII века под Ленинградом и древние храмы в византийском духе под Москвой. Я помню посещение одной необычной усадьбы недалеко от Москвы. Она была очень ухоженна, но в одном месте из-за отошедшей штукатурки замысловатого классического фасада XVIII века выглядывали фрагменты простой бревенчатой структуры. Это было очень занятно.
Д.С.Б. Про эту поездку Боб рассказывал мне одну историю. Как-то после лекции московские студенты задали вопрос о частной практике в Америке. Боб стал рассуждать о том, что советским архитекторам работается намного проще, так как за их спиной стоит государство. Он рассказывал, что молодым архитекторам в США приходится много преподавать и усердно трудиться, чтобы сводить концы с концами; сказал, что ему повезло с первым заказом: его матери как раз был нужен новый дом. Но все равно, будучи уже известным архитектором, он не мог позволить себе обзавестись семьей и жил с мамой. Когда он закончил, один молодой человек в зале поднял руку и предложил: «Переезжайте в Россию, мы найдем вам хорошую работу и прекрасную русскую жену».
С тех пор вы в России не бывали?
Р.В. Не доводилось.
Д.С.Б. Мы бывали в Восточной Европе, но не в России. Недавно ездили в Прагу, встречались там с главным архитектором города, чтобы предостеречь его по поводу некоторых аспектов градостроительства в условиях капиталистического общества. Он заверил нас: «Если я сумел защитить Прагу от коммунизма, то смогу защитить и от капитализма».
Однажды вы заметили: «Самое прекрасное в архитектуре – не скульптурные эффекты, а вывеска, прикрывающая форму». А вот некий критик пишет, что ваши «проекты выглядят слишком плоско и упрощенно, как обычные коробки, заклеенные причудливыми обоями… В то время как Фрэнк Гери, Заха Хадид, Рем Колхас экспериментируют с весьма экспрессивными скульптурными формами, гладколицые здания Вентури и Скотт Браун чрезмерно серьезны и сердиты»…
Р.В. Наша архитектура скульптурна в меру. Свойства поверхности и пластичность очень важны. Мы никогда не выступали против пластичности как таковой. Но мы против совершенно абстрактной, экспрессивной и скульптурной архитектуры. Тем не менее, мы считаем, что архитектуру можно обогатить с помощью красивой эстетики.
Д.С.Б. Также важно понять, что мы – функцоналисты. Прежде всего, здания должны быть функциональными. Взгляните на Музей Гуггенхайма в Бильбао Фрэнка Гери. Он был построен как символ – для привлечения туристов и улучшения экономики региона. Его функция – быть привлекательным. В этом смысле здание функционально. Но ведь большинство зданий призваны исполнять совсем другие функции. Большинство зданий – это школы, лаборатории и офисы; им нет никакой необходимости пускаться в пляс. Мы наделяем наши дома тонкой кожей-оболочкой и помещаем за ней необходимое заказчику пространство. Это делает их в каком-то смысле ограниченными.
Р.В. Вовсе они не ограниченные! Совсем наоборот, как раз скульптурные здания – ограниченные.
Д.С.Б. Действительно. Взгляните на странные строения Захи Хадид, которые трудно использовать по назначению. Они не имеют ничего общего с архитектурой.
Р.В. Это скульптуры!
Д.С.Б. Это очень персонифицированное абстрактное экспрессивное искусство.
Мне кажется, вы слишком суровы к современной архитектуре. Именно эксперименты в формообразовании и делают ее такой замечательной.
Д.С.Б. Во всем нужна мера, а подобные экспрессии вообще неуместны.
Так к чему же должен стремиться архитектор?
Р.В. Мне кажется, у него должно быть желание обогатить жизнь и конкретный контекст. Для этого приходится немного отступить, осмотреться и органично вписаться в то, что уже существует. Не все здания должны кричать: смотрите, это я – новое здание! Иногда это уместно, но, как правило, архитектура должна быть лишь фоном жизни. Я люблю Бетховена, но я не могу слушать его симфонии беспрерывно.
Д.С.Б. У врачей есть заповедь: не навреди. Мне нравится, что архитектура ставит задачи, требующие от меня интеллектуального и творческого поиска. Найти подходящее решение на триста, а может, и больше лет вперед! Разумеется, я стремлюсь сделать свое решение красивым. Нам приносит огромное удовлетворение тот факт, что люди используют наши здания так, как было задумано нами. Я не знаю другой деятельности, которая вызывала бы такие сильные чувства. После беседы с архитекторами я в очередной раз по-иному взглянул на архитектуру в целом. Оказывается, бывает архитектура, для которой форма и пространство – не самое главное. Для Вентури и Скотт Браун задача состоит не в открытии новых форм, а в том, как использовать известные формы в новых и не испробованных ранее сочетаниях. Простившись с хозяевами, я не мог не обратить внимания на необычную витрину их офиса, где бегущие электронные полосы, расставленные на фоне яркой графики, салютовали проходившей в те дни в Филадельфии выставке графического дизайна: «Мы любим графический дизайн в наших проектах! Привет всем дизайнерам-графикам! Да здравствует архитектура информационного века!» Все это как-то выпадало из спокойного ритма уютной и ухоженной Main Street и даже придавало ей некоторый беспорядок. «С Main Street почти все в порядке» – известное изречение Вентури о таких главных улицах американских провинциальных городков, напоминающих сценические декорации, чем живую городскую улицу. Присутствие архитектурного офиса именно здесь и его хаотичная витрина – еще одна провокация Вентури и материализация его знаменитой фразы: «Да здравствует беспорядочная жизненность!»
