Вряд ли в европейской архитектуре можно найти еще одно бюро, которое столько времени уделяет теории. Чаще всего теоретические изыскания используются архитекторами, чтобы объяснить ту или иную форму, – результат остается первичным. Бюро MVRDV существует уже более 15 лет и все это время параллельно с реальными заказами продолжает научные исследования, привлекая специалистов из самых разных сфер – от компьютерных программистов до биотехнологов. Якоб ван Риз, Вини Маас и Натали де Ври назвали бюро первыми буквами своих фамилий не случайно. Одному человеку было бы крайне непросто держать в голове так много различных дисциплин.
MVRDV, этому «трехглавому дракону», удается решать задачи, которые выходят далеко за рамки архитектуры. Чего стоит только их проект «Город свиней», в котором они исследуют градостроительные аспекты голландского животноводства, или бесконечно развивающийся в разных измерениях город KM3 («Квадратные километры»).
Количество данных, проходящих через их бюро, огромно. Они пытаются разными способами систематизировать эти данные и превратить в процесс создания формы. Они никогда не знают, что получится. Но в отличие от виртуальной архитектуры, используемые ими параметры абсолютно реальны. И они стараются не упустить ни одной цифры. Каждая новая методика MVRDV кажется уже состоявшимся идеальным инструментом проектировщика.
Компания
Якоб ван Риз (1964), Вини Маас (1959) и Натали де Ври (1965) создали MVRDV в 1991 году. Все они окончили Технический университет в Дельфте (Нидерланды). До MVRDV ван Риз и Маас работали у Рема Колхаса в ОМА, а де Ври практиковала в Mecanoo. Основа деятельности MVRDV – взаимопересечение дисциплин, связанных с архитектурой, – экономики, математики, программирования, социологии и других. Важная составляющая работы – создание новой типологии зданий, в частности жилья.
Среди работ, принесших бюро известность, – вилла VPRO (Хилверсум, Нидерланды, 1997), жилой комплекс для пожилых WoZoCo (Амстердам, 1997) и павильон Голландии на «ЭКСПО-2000» в Ганновере. Бюро занимается теоретическими исследованиями, в частности связанными с градостроительством.
Наиболее известные подобные проекты – Farmax, KM3, Metacity/Datatown. Среди последних значимых работ – жилые комплексы Silodam (Амстердам, 2002), Frosilo (Копенгаген, 2005) и Mirador (Мадрид, 2004), градостроительные проекты – Олимпийская деревня в Нью-Йорке (2004), реконструкция комплекса «Ле Алль» в Париже (2004). Наиболее значимые награды – Copenhagen City Buildings Prize (2005), Amsterdam Prize for the Arts (2003), NAI prize (2002). MVRDV – финалист престижной международной премии Миса ван дер Роэ (2003).
Но проходит время, появляются новые параметры, и все приходится начинать сначала. Заказчики и приглашенные консультанты начинают совместную с MVRDV работу над проектом на самой ранней его стадии. Эта голландская троица вовлекает их в процесс, делает соучастниками, сохраняя за собой роль лидера. Подобная схема работает как с проектами крупных жилых комплексов, так и при подготовке теоретических изданий или выставок.
В отличие от многих коллег их поколения, MVRDV построили не так много. Зато каждый объект – от виллы VPRO до последних жилых комплексов Frosilo или Mirador – особенный. И в каждом есть какая-то находка – от «бесконечного интерьера» VPRO до огромной террасы на уровне 13-го этажа дома Mirador.
То, что их трое, говорит о коллективном подходе к процессу проектирования. Всегда остается не до конца понятным, каким образом на равных работают столь творческие люди. Но на самом деле объяснение очень простое – они формируют единое целое, понимая друг друга еще до того, как произнесено слово. Важен диалог не только с заказчиком, но и с объективным критиком, который в состоянии и найти недостаток, и подсказать, как его исправить. Имеет значение и то, что система из трех творческих начал более устойчива и способна к изменениям. А ведь со времени создания бюро в 1991 году произошло так много.
В прошлом году по приглашению Центра современной архитектуры Якоб ван Риз приезжал в Москву и читал лекцию. Нам удалось задать ему несколько вопросов.
Ваше бюро существует уже 15 лет. Произошли ли за это время в архитектуре и в мире вообще какие-то кардинальные трансформации, которые повлияли на развитие профессии?
Я.Р. Многое изменилось. Прежде всего, усилилось влияние технологии на процесс проектирования. Много внимания стало уделяться «звездам архитектуры». Иногда нас представляют «звездами», но мы работаем в команде и этим отличаемся от них. В последнее время молодые архитекторы предпочитают коллективный труд, и это – явно выраженная тенденция.
Вы известны своими экспериментальными градостроительными проектами, такими как Metacity/Datatown или КМ3. Это некая дополнительная специализация, которую вы сами себе придумали, или действительная насущная необходимость?
Я.Р. Мы сами решили начать подобные исследования, но со временем клиенты стали их заказывать. С получением дополнительного финансирования у нас появилась возможность их продолжать. Помимо экспериментальных проектов, мы также делаем выставки и издаем книги. И логические пересечения между этими видами деятельности и реальной архитектурой очень интересны. Иногда проектирование может привести к эксперименту, иногда – наоборот. Нам нравится этим заниматься, но это не всегда возможно с точки зрения финансов – приходится обеспечивать работу офиса. Однако подобные долгосрочные исследования также необходимы для нашего развития.
Вместе с ОМА, UN Studio и другими известными бюро вы представляете голландскую школу архитектуры. Что вас объединяет?
Я.Р. Думаю, методология. Мы стараемся вернуться к ясности, идейной чистоте, которую необходимо понять и осознать. У любого решения должно быть объяснение. Подобный подход берет начало из голландской системы образования. Можно создать абсолютно понятную стратегию проектирования, но при этом получить очень странную форму. И тогда необходимо доказать неизбежность подобного решения, того, что именно оно правильно, даже если здания такой формы люди не видели раньше.
Какие аргументы вы используете в разговоре с заказчиком?
Я.Р. Всегда приходится играть в игру «деньги – ценность проекта – образ». Конечно, нужен правильный девелопер, согласный отправиться с тобой в путешествие, цель которого – создание чего-то нового. Но заказчик может и убить идею.
Будучи экспериментатором, чувствуете ли вы себя также футуристом? Можете ли спрогнозировать будущее архитектуры?
Я.Р. Будущее можно почувствовать, но осознать, что ты попал в точку, можно только через некоторое время после того, как здание закончено. Мы стараемся придумывать новое и доказывать заказчикам, что это именно то, что им нужно, даже если они не видели этого раньше. Но результат процесса непредсказуем.
В таком случае насколько важны презентации и иные визуальные материалы проекта?
Я.Р. Во взаимодействии с заказчиком очень важна формулировка аргумента, история, которую ему рассказываешь. Нужно акцентировать его внимание на ясности и неизбежности составляющих частей проекта, взаимосвязь между которыми должна быть очень логичной. Когда проект реализован, есть возможность еще раз взглянуть на предварительные разработки и убедиться, что был последовательным.
В ваших работах есть множество нестандартных конструктивных решений. Как вы взаимодействуете с конструкторами?
Я.Р. Конечно, каждый архитектор стремится получить лучших конструкторов. Главное – как их использовать. Прежде всего, их нужно заинтересовать, бросить им вызов своим проектом. Даже предлагая сделать какие-то, на первый взгляд, бессмысленные вещи.
С чего вы начинаете работу над проектом?
Я.Р. Прежде всего необходимо понять задачу, собрав все данные и сделав необходимые вычисления. Всегда надеемся, что наступит магический момент – и мы скажем: «Вот оно». Но единого рецепта нет – есть тяжелая работа, ошибки. Хотя со стороны кажется, что все происходит очень просто.
Многие шедевры современной архитектуры являются объектами культуры – музеями или библиотеками. По сути, они – символы новой эры информации, как, например, ваш проект Mountain of books. Насколько проектирование подобных зданий важно для развития архитектуры?
Я.Р. На мой взгляд, в этом случае функция не играет роли. Можно сделать и уникальный жилой дом или квартал. Подобный проект не будет «вторым сортом». Но до сих пор построить музей или библиотеку считается очень статусным. Сложно получить подобный заказ, если раньше не выполнял чего-либо подобного. Заказ на Mountain of books мы получили случайно, будучи приглашены к участию в открытом конкурсе. К этому моменту у нас имелись лишь теоретические изыскания в этой области.
Одним из наших конкурентов был ведущий специалист в архитектуре библиотек, другой имел огромный опыт в общественных зданиях. Но победили мы. Это значит, что опыт проектирования сооружений определенной функции не имеет особого значения, потому что таким образом повторяются найденные решения. Но это не то, что хотел клиент в случае с Mountain of books. То же касается и музеев.
Ваше бюро, которое считается новаторским, проектирует очень много жилья. Необычно, ведь это очень консервативный тип сооружения.
Я.Р. Типология жилых зданий имеет большой потенциал развития. Со временем для людей все более важной станет возможность выбора жилья. Раньше ты был счастлив, если у тебя просто был дом. То же и с автомобилями – достаточно было иметь нечто на четырех колесах, чем можно управлять. Теперь производители машин больше заботятся о дизайне, удобстве и иных аспектах. Вообще, тип дома может сказать многое о своем хозяине. К тому же жилище – это большие инвестиции, нужно сохранять ценность дома во времени. А консерваторы считают, что если он слишком экзотичен, его будет сложнее продать. Было время, когда в Голландии можно было продать любой дом. Именно тогда в Амстердаме мы построили здание на воде Silodam, стоимость квартир в котором до сих пор высока.
Мы выполняем и проекты частных вилл, однако не много, так как подобная работа отнимает немало времени. Наш последний проект – «Дом – штрих-код» в Мюнхене. Это жилище для пары, работающей в сфере рекламы. Они привыкли мыслить концепциями, поэтому и дом стал близкой им концепцией. Здание состоит из нескольких сегментов-домов, выстроенных в ряд, как штрих-код, каждый из которых является комнатой. Есть дом-гостиная, дом-лестница, дом – гостевая комната и так далее. Вместе они формируют некий квартал, улицу.
То есть эта концепция возникла из психологических особенностей хозяев?
Я.Р. Мы предложили им некую систему для формулировки своих пожеланий в отношении жилища. Они думали: «Конечно, это же штрих-код. Он поможет упорядочить нашу жизнь и понять, что нам нужно на самом деле». К тому же подобный подход позволил нам разрабатывать интерьеры комнат независимо друг от друга и подбирать разные фасадные материалы для каждого сегмента.
Когда клиент приходит к вам, всегда ли он знает, чего хочет?
Я.Р. Нет, конечно. Иногда хочет, чтобы мы его удивили, иногда высказывает конкретные пожелания.
Но почему они приходят именно к вам?
Я.Р. Они ищут оригинальные, уникальные решения поставленных ими задач.
Приходится ли вам диктовать свое видение заказчику?
Я.Р. Конечно. Мы пытаемся убедить его, что найденное нами решение – лучшее. Но не говоря, что просто нужно сделать именно так. Заказчик должен быть на твоей стороне и проявлять энтузиазм. Обычно они приходят к нам, чтобы понять, что им нужно на самом деле.
На мой взгляд, очень важно читать об архитектуре, а не просто визуально ее воспринимать. Зачем MVRDV выпускает книги?
Я.Р. Наши книги – словно некие сказки. В них множество картинок, но каждая включена туда со смыслом. Для каких-то проектов, например Metacity/Datatown, реализацией может быть только публикация результатов. О каких-то аспектах архитектуры мы размышляем на более глобальном уровне. Что такое данные? Как можно количественно представить информацию? Как визуализировать результат? Таким научным путем было сделано множество исследований. Берем одни данные, пересекаем с другими, получаем неожиданный итог. Наши книги выглядят немного странно, но их задача – показать «горькую правду».
Конечно, многие теоретические находки мы используем в реальных проектах. Недавно нам пришла идея заняться разработкой компьютерных программ. Мы не специалисты в программировании, но у нас есть определенные взгляды на то, каким должен быть архитектурный софт. Поводом к такой работе стал градостроительный проект, в котором необходимо было учесть очень много ограничений – природных, климатических, социальных, экономических и других. В обсуждении принимали участие многие специалисты.
Если объявляется важный международный конкурс, кого вы хотели бы видеть в жюри?
Я.Р. Это должны быть люди, понимающие суть проекта за его стилевыми характеристиками. В одном из интервью Ларс Спайбрук назвал нас boxy-guys, а себя – blobby-guy. Но все это вопросы формы, которые должны отходить на второй план. Сейчас любой архитектор может сделать сооружение любых очертаний. Главный вопрос в том, почему оно появилось и что он хотел этим сказать.
А как вы вообще относитесь к блоб-архитектуре, к этим модным «пузырям»?
Я.Р. Это интересно с точки зрения поиска новых форм. Иногда получаются любопытные пространства. На сегодня это своеобразный вид спорта – превращение виртуальных форм в реальные.
На лекции для характеристики тех или иных объектов вы использовали слово «скучный». Хорошая архитектура – «нескучная»?
Я.Р. На самом деле многие архитекторы, которые хотят быть нескучными, в творчестве ужасные зануды. Иногда скучное может быть очень красивым. Когда я говорю о «скучном здании», я имею в виду, что архитектура должна вдохновлять людей, они должны с чувством обсуждать ее.
Как вы распределяете работу между тремя руководителями MVRDV?
Я.Р. Иногда это просто случай – клиент зашел в офис и встретился с одним из нас. Важно, чтобы между заказчиком и ним возникло взаимопонимание. При этом любой проект – это коллективная работа, никто не скажет, что «это мое». Но лекции все равно мы читаем разные. Стараемся равномерно распределять нагрузку между собой. Кстати, именно я в последнее время чаще других разъезжаю по миру.
Среди других памятников архитектуры Москвы вы посетили дом Константина Мельникова в Кривоарбатском переулке. Ваши впечатления?
Я.Р. Это было похоже на сон. Я, наконец, посетил дом, о котором знал очень давно. Прежде всего, я не представлял его окружения. Это обычная улица в центре, участок окружен застройкой, а сам дом напоминает небольшой дворец. Создается ощущение, что он всегда там стоял, а город его постепенно окружал. Когда попадаешь внутрь, чувствуешь, что это анклав Виктора, сына Мельникова. Наш визит был долгим и спокойным, что позволило почувствовать дом. Особенно важно было общение с человеком, который так долго здесь прожил. Иначе воспринимаются небольшие детали, цвет, тени. На многие вещи я бы не обратил внимания, если бы был там один.
Можете ли вы сказать, что существуют некие принципы работы Мельникова, которые вы разделяете?
Я.Р. Многие, особенно те, которые он применял в своих рабочих клубах, например в клубе Русакова. Мы использовали похожие приемы в проекте WoZoCo, но в голове не укладывается то, что Мельников это сделал более 80 лет назад. И все же он всегда солировал, мы же — приверженцы коллективного стиля работы.
Интересно, что в своем доме Мельников применил нечто, напоминающее вашу концепцию «бесконечного интерьера».
Я.Р. Действительно. Мы также стараемся создавать иной мир внутри своих зданий, поэтому интерьер становится важнее экстерьера. Например, ромбовидные окна дома Мельникова хорошо смотрятся снаружи, но их истинную красоту чувствуешь только изнутри.
Еще одна интересная параллель – в уникальное современное пространство своего дома Мельников поставил антикварную мебель. Похожий прием вы использовали в вилле VPRO.
Я.Р. Верно. Кстати, недавно мы закончили реконструкцию отеля Ллойда. Этот исторический памятник постройки начала прошлого века представляет собой смешение старого и нового. В частности, мы привезли старые стулья из Восточной Европы – дело в том, что обычно в этом отеле селились эмигранты. Заказчику понравилась идея, и он стал собирать предметы интерьера из Румынии, Польши и других восточноевропейских государств. И они великолепно выглядят в современном внутреннем пространстве.
Мельников говорил, что многие архитекторы периода зарождения модернизма променяли свою профессию на специализацию инженеров, искусство – на технику. Вы согласны с этим?
Я.Р. Я не чувствую себя художником. Архитектура не свободна, но она была таковой во времена Мельникова. Для меня это прикладное искусство. Оно дает свободу, но только с определенными ограничениями. Вызов архитектору заключается в том, что он должен вдохнуть жизнь в проект так же, как это делают художники в отношении своих произведений.
Какие силы влияют на конечный результат проектирования?
Я.Р. Мы работаем с огромным количеством параметров – программой, финансами, заданием клиента. На работу влияют все ограничения – от бюджета до расположения пожарных выходов. Они давят на проект, что часто позволяет сделать нечто уникальное.
Могут ли ограничения улучшить проект?
Я.Р. Да, плохо, когда слишком много свободы, когда можно все. В проекте WoZoCo у нас были серьезные ограничения по зонированию, сложные поэтажные планы. Было очевидно, что мы не можем сделать дом обычного типа, поэтому пришлось искать оригинальное решение.
Вы когда-нибудь работали в историческом центре?
Я.Р. Нам пришлось общаться с комиссией по охране памятников только в работе над отелем Ллойда, и это было нелегко. Но большинство наших проектов находится за пределами исторического центра, в районах, построенных после второй мировой войны. У нас уже есть лейбл специалистов именно по таким зонам. Это неплохо, поскольку здесь много свободных участков.
Какие ближайшие задачи вы ставите перед MVRDV?
Я.Р. Мы существуем уже более 10 лет, достаточно известны, но реализовали не так уж и много проектов. Предстоит еще немало исследовать. Но мы молоды и не хотим спешить. Думаю, со временем у нас появятся новые специализации, мы будем выбирать для проектирования наиболее интересные заказы.
