Биография Ian Ritchie
- Ян Ритчи (Ian Ritchie) родился в 1947 году. Изучал архитектуру в Ливерпуле, был тесно связан с группой поэтов «Ливерпульская тройка», в особенности Роджером Макгофом, что привело его к увлечению лингвистикой, философией и серьезно повлияло на его архитектурный метод.
- На протяжении своей карьеры Ритчи сотрудничал со многими знаменитыми архитекторами и инженерами – Норманом Фостером, Ричардом Роджерсом
и другими. - С 1978 года работал консультантом инженерной компании Arup в команде Питера Райса. В 1978–1987 годах совместно с Райсом и Мартином Фрэнсисом формирует группу RFR и в ее составе выполняет такие проекты, как биоклиматические фасады Центра науки, технологии и промышленности в парке Ла Виллетт и стеклянные фасады Пирамиды в Лувре по проекту Йо Мин Пея (1985).
- Ян Ритчи – лауреат множества престижных наград и автор ряда книг, среди которых – The Spire (2004), Technoecology (1999), The Biggest Glass Palace In The World (1997), (Well) Connected Architecture (1994)
- Бюро Ian Ritchie Architects было образовано в 1981 году. Особенность компании – объединение в работе архитектуры, инженерных наук и промышленного дизайна, создание новых конструктивных узлов и материалов. Первым известным проектом Ian Ritchie Architects стал частный Eagle Rock House (1982). Специализация бюро самая разнообразная – от крупных градостроительных проектов (Whitecity, Лондон, 1997) до промышленного дизайна (разработка нового поколения диодов для общественного освещения). Среди наиболее известных работ – здание Stockley Park B8 (Лондон, 1988), стеклянные шахты на внешнем фасаде Музея современного искусства королевы Софии в Мадриде (1990), станция метро Bermondsey в Лондоне (1999), главный выставочный зал Лейпцигской ярмарки (1995), Шотландский дом будущего в Глазго (1995), Шпиль Дублина (2002), жилой комплекс Potters Fields в Лондоне (2003). Из последних значимых премий бюро – Abercrombie Award: Best New Building (2004), RIBA Award (& Striling Prize shorlist), Innovation in Copper (2003), British Construction Industry International Award finalist (2003), American Institute of Architects Award of Design Excellence (2003)
[otw_is sidebar=otw-sidebar-1]
На сайте бюро Ian Ritchie Architects представлен очень любопытный список подназванием «Первые в мире». Список разделен на группы – «Стекло», «Свет»,
«Нержавеющая сталь», «Сталь», «Другие металлы», «Камень», «Акустика», «Геометрия». Думаю, нечто похожее могли бы оставить после себя изобретатели времен Просвещения, если бы жили в нашу информационную эпоху. Ян Ритчи создал первую в мире теплоизолированную прозрачную стеклянную крышу в Центре науки, технологии и промышленности в парке Ла Виллетт в 1981 году, первый в мире полностью стеклянный мост (Lintas Bridge) в Париже в 1983 году, первые в мире стеклянные эвакуационные двери в главном выставочном зале Лейпцигской ярмарки в 1994 году, новое поколение высоковольтных опор электропередач для Electricite de France в 1996 году, впервые применил фосфорбронзовую проволоку как фасадный элемент в Королевском театре в Плимуте в 1999 году. И так далее – 26 инноваций, с 1981 по 2003 год. Почти каждый новый проект приносит открытие. С этой темы мы и начали наш разговор с Яном Ритчи после его московской лекции, организованной в прошлом году школой-студией «ЭДАС».
Вы специально ставите себе задачу приду-мать что-то новое, или свежие идеи просто
появляются в процессе работы над проектом?
Я.Р. Новое – не самоцель. Когда даешь волю фантазии, в голову приходят самые невероятные идеи. Иногда их невозможно реализовать, и ты возвращаешься на исходную точку. Хороший пример – Шпиль Дублина – металлическая игла 120 м в высоту и 3 м диаметром в основании. Как ее изготовить и установить? Чтобы ответить на этот вопрос, начинаешь общаться со специалистами из сфер, с которыми, как тебе казалось, и не придется иметь дело. Воплощение мечты иногда забрасывает тебя в самые неожиданные места. А технически сегодня возможно практически все.
Но наверняка были проекты, которые всетаки воплотить было невозможно?
Я.Р. Думаю, что «Кольцо Франция – Япония» было бы очень непросто реализовать – ведь это эллипс, состоящий из множества секций, приподнятый над землей с помощью мощных магнитов. Возникло множество технических проблем. Скажем, как перевезти эти супер-мощные магниты из Франции в Японию? В каких-то изолированных коробках? Наиболее поэтичные идеи требуют наибольшего времени для исследования. Делать простые вещи вообще непросто. Однако если это стоит того, имеет смысл тратить свое время. Например, для создания особой шероховатой поверхности Шпиля Дублина ее бомбардировали тысячами маленьких шариков из нержавеющей стали. Они оставляли на поверхности небольшие вмятины. Диаметр шарика влиял на размер вмятин, которые, в свою очередь, влияли на способность поверхности отражать свет. Однако после этой операции на кусках шпиля появились небольшие неровности, вызывающие дополнительную едва заметную тень. Мы не знали, как от нее избавиться на технологическом этапе. Нам очень хотелось решить эту проблему, и у нас было две недели, чтобы это сделать. К сожалению, не получилось – пришлось решать проблему вручную. Правда, все это привело к тому, что я начал изучать особенности отражающих поверхностей. Дело в том, что, исследуя проблемы инсоляции в городе, архитекторы обычно обращают внимание лишь на первичный отраженный свет. Мне же интересны все отражения, вплоть до четвертого и пятого.
То же и со звуком. Скоро я собираюсь организовать выставку «Белый свет», на которой представлю результаты работы.
Успех ваших исследований – в искусстве коммуникации с другими людьми или в вашей интуиции?
Я.Р. Я способен синтезировать вещи, которые люди обычно не соединяют вместе. Я не
гений. Конечно, я обладаю определенными знаниями в биологии, физике, нанотехнологиях, искусстве, но лишь на определенном уровне. Возможно, я иду дальше большинства архитекторов. Но залог успеха – в интегрировании различных идей и сфер знания. Я словно сваха –нахожу одну компанию здесь, другую – там и пытаюсь объединить их усилия. Так же работает и мой мозг. Поэтому у меня и нет своего архитектурного стиля.
Вы чувствуете себя больше инженером или архитектором?
Я.Р. У меня нет инженерного образования, хотя я всегда испытывал страсть к этой профессии. Я долгое время работал с Arup, а именно с Питером Райсом. Эти 10 лет стали для меня великолепным аналогом университетского образования. У большинства инженеров есть повод меня побаиваться – я одновременно хорошо разбираюсь в общих вопросах и вещах исключительно профессиональных, прикладных. Они частенько падают со стульев после моих выступлений на семинарах.
На мой взгляд, многие архитекторы увлечены лишь формой – ваш образ мышления
противоположен.
Я.Р. Несомненно. Скажем, сегодня многие говорят о переработке сырья, точнее, тех вещей, которые уже невозможно использовать. А давайте представим, что проектирование какого-либо нового предмета дизайнер начинает с того, что пытается спрогнозировать его судьбу через пять лет. Он задумывается над тем, как использовать его снова и снова, и чтобы с каждым годом он становился бы только лучше.
Вот это – новый образ мышления. Сегодня мы обладаем большим количеством информации и можем решать вопросы с помощью различных материалов, форм, пространств. Но мы пока не изобрели способов объединить все наши знания. Это действительно очень сложно, но мой офис пытается работать именно так.
Неужели работая над каждым проектом, вы уделяете так много времени новым изысканиям?
Я.Р. Именно. Как-то раз мы делали деревянную террасу в нашем лондонском офисе. Проект начали с того, что решили найти дерево из «правильного» леса – там, где контролируется вырубка и высаживаются новые деревья. Оказалось, что ближайшее место находится в Юго-Восточной Азии. Мы изучили множество выпусков газеты, издаваемой Всемирной комиссией по лесам. Мы выяснили, что большинство официальной информации не соответствует действительности. И именно из-за этого мы решили не использовать дерево.
Вам приходится работать с самыми разными людьми. Как вы делаете из них своих партнеров? Каков процесс работы над проектом?
Я.Р. Схема достаточно проста. Вначале я решаю, беремся ли мы за него. Чаще всего окончательно принимаю решение часа в два ночи, у себя на кухне за чашкой кофе. Потом представляю себе, с какими специалистамистоит кооперироваться. Все вместе, включая моих подчиненных, садимся за большой стол в офисе. Обычно на нем нет никаких исходных материалов. Это значит, что никто не становится рабом другого, например, как это иногда бывает с инженером по отношению к архитектору. Проект принадлежит всем. Все подходят к решению задачи так же творчески, как и архитекторы. Синтез идей создает новый пласт знаний, недоступных представителям одной профессии. А потом начинаются тесты. Скажем, мы решили создать новый автомобиль. Прежде всего поставим перед собой вопрос: а какими будут автомобили через 10 лет? Возможно, они будут меньше из-за отсутствия достаточного места для парковок. Для решения такой задачи можно пригласить и ведущих производителей машин. Или даже психолога, если подобные специалисты окажутся слишком узколобыми и понадобится их немного растрясти. Мой партнер в фирме – антрополог, и каждый проект подвергается ее критике, она смотрит на него совсем с других позиций. Было время, когда мы вообще приглашали людей «с улицы» для того, чтобы расспросить их о наших работах. И они задавали прямые и неординарные вопросы, что нам очень помогало.
Или, скажем, мы придумываем новый тип двери. У меня в офисе работают люди разных
национальностей, и они вкладывают в это понятие разный смысл. Мы не будем говорить о двери как отдельном предмете, а скорее как о чем-то, что формирует пространство внутри и снаружи здания. Думаю, мы потратим не меньше двух дней, чтобы просто разобраться в том, каким может быть этот предмет. И когда получим полную картину, все возможные варианты, постараемся перенести их в реальную жизнь. Подвергнем их критике, учтем все факторы, даже то, насколько они безопасны для детей.
Конечно, все это усложняет работу. Но для меня основной вызов – это создать систему, когда разные люди и, я бы сказал, разные культуры эффективно работают вместе.
Я редко смотрю портфолио на собеседованиях с потенциальными работниками бюро. Мой первый вопрос всегда один и тот же: «Помимо архитектуры, есть у вас еще страсть? Настоящая, которой вы полностью отдаетесь?» Это – самое важное. Таким образом начинаешь раскрывать человека.
Но идей может быть так много, как же найти ту одну-единственную?
Я.Р. Ответ прост – надо найти концепцию, а не дизайн, форму, внешний вид. Вспомните Сент Экзюпери: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь». Сила нашего бюро в том, что мы находим самое главное. И это лежит вне архитектуры в традиционном понимании и доступно всем, кто обсуждает проект за столом в офисе. Всегда должен быть вызов. Это значит, что каждый из специалистов что-то вынесет из этой работы, будь он инженер, поэт или кто-то еще.
Такая система работы подходит и для градостроительных проектов, и для
промышленного дизайна?
Я.Р. Несомненно. В частности, и для нового планетария в Гринвиче. Получив этот заказ, я
прежде всего зашел в лондонский планетарий, сел в кресло и… совершенно не почувствовал бесконечности космического пространства.
Мы задумались, как же достичь этого ощущения нахождения в открытом космосе? Начали синтезировать уже известные факты – новые идеи не приходят быстро. Каковы физические ощущения подобного пространства, какие проекционные технологии стоит использовать? С кем имеет смысл сотрудничать? Первым правильным решением было связаться с американской компанией, создающей симуляторы летательных аппаратов, и голландской фирмой, которая пишет программы, позволяющие создавать виртуальные звездные системы. Когда уже было представление о том, каким должен быть новый планетарий, мы
разыскали экспертов по агорафобии – боязни открытых пространств. И они подтвердили, что наш проект не принесет никому психологических неудобств. Никогда не стоит бояться вопросов. Бакминстер Фуллер как-то сказал, что «архитекторы – лишь агенты по продажам хорошего вкуса». Кстати, в нашем офисе почти нет архитектурных журналов – в основном научная периодика. Разум так легко затуманить формальными вопросами.
Но в таком случае на вас лежит огромная ответственность, так как очень многое из того, что вы делаете, – абсолютно новое, люди с этим раньше не сталкивались.
Я.Р. Конечно, поэтому все это приходится детально тестировать. Исследования могут занять 10 минут, а могут и полгода. Чаще всего именно время убивает идеи.
Но как же вы решаете, какое направление выбрать в своих поисках?
Я.Р. Архитектор никогда не начинает работу с чистого листа – всегда есть какие-то исходные данные, слова заказчика, контекст. А есть и такие важные вещи, как свобода и дисциплина. Контекст не обязательно должен быть физическим – им могут стать даже мысли, почерпнутые из книги, которую читаешь. Я никогда не могу прогнозировать, куда меня приведет работа. Поэтому и не чувствую удовольствия от работы над коммерческими проектами и всегда отказываюсь от них. Они попросту загрязняют разум. Работать всегда нужно с удовольствием. У меня есть понятие «треугольник уверенности», который включает заказчика, проектную группу и производителей. Если хотя бы одна из взаимосвязей между ними ломается, работа превращается в кошмар. Я всегда начинаю проектировать одновременно с поиском возможностей этот проект реализовать.
Можете ли вы предугадать, какие новые строительные материалы появятся в ближайшее время?
Я.Р. Об этом я особенно не задумывался. Меня больше интересовали новые способы организации процесса проектирования. В середине 80-х мне заказали здание аптеки в небольшом французском городке. Мне не нравился клиент, но он был сыном моего друга. Я предложил, что с начала проектирования и до того момента, пока аптека не будет построена, меня не будет на площадке. Мне было интересно, можно ли возвести дом без встреч с подрядчиками и авторского надзора. Что, если мы создадим атмосферу доверия? Возможно, в таком случае строители сделают все, что в их силах?
Действительно, мы использовали только факс и телефон. Подрядчиком была компания, с которой мы уже работали над Центром науки, технологии и промышленности в Ла Виллетт. Было решено фабрично изготовить дом и потом собрать на месте. Все остались довольны результатом – мой принцип сработал.
Изобретая так много, как вы относитесь к технической документации новых материалов, с которыми работаете?
Я.Р. Каждый новый материал имеет свои особые характеристики. Но я никогда не верю сопроводительным техническим документам от их производителя. Никогда нельзя быть уверенным до конца, что в определенных условиях материал будет вести себя так или иначе. Все нужно проверять самому. Для этого в нашем офисе и существует лаборатория. С ее помощью, например, мы выяснили, что на фасадных панелях, которые мы использовали для Королевского театра в Плимуте, остаются отпечатки пальцев монтажников. Поэтому всемим пришлось одеть перчатки при монтаже. Такая важная информация обычно опускается в сопроводительных документах.
На последней Венецианской архитектурной биеннале мне удалось посмотреть фильм о строительстве Шпиля Дублина. Меня поразило, насколько эффективно были построены взаимоотношения между участниками проекта и жителями города.
Как была организована работа над этим большим совместным предприятием?
Я.Р. Вначале самым главным был выбор компании, которая реализовала бы этот проект в рамках бюджета. Были две фирмы-кандидата – одна из Ирландии, вторая из Австрии. Мы знали, что австрийцы могли бы выполнить эту работу – у них очень хороший контроль качества. У ирландцев не было нескольких необходимых сертификатов и правильно оформленной страховки. Мы предложили им отправить своих сотрудников на стажировку и получить необходимые сертификаты, а также поменять страховую компанию.
В разговоре с заказчиком я сказал: «Мое сердце говорит, что это ирландцы, мой разум – австрийцы». В конце концов мы выбрали местную компанию, разумно полагая, что вся страна будет поддерживать проект. С самого начала проекта о нем все заговорили.
Шпиль действительно сложно скрыть, ведь он устанавливался на главной улице Дублина. Это же фактически как установить Колонну Нельсона на Трафальгарской площади в Лондоне! Поэтому и было решено сделать некое шоу. Мы даже не делали заграждений вокруг строительной площадки – любой мог подойти к рабочим и расспросить их.
Как и когда пришла к вам идея Шпиля?
Я.Р. Как обычно, за столом на кухне в два часа ночи. Конечно, мы тщательно изучили место. Что-то подсказало мне, что объект должен быть высоким. Нужно было установить нечто, что было бы чуть выше ожидаемого. Мне показалось, 120 м – как раз подходящая высота. Сделал эскиз. Я был уверен, что технически такую конструкцию сделать можно. Следующим этапом был подбор материала для поверхности – мы исследовали алюминий, титан, керамику и в результате остановились на нержавеющей стали.
Но прежде всего проект был продиктован небом – насколько высоко мы можем подняться, чтобы до него дотянуться?
Недавно вы сделали проект жилого комплекса Potters Fields в самом центре Лондона, совсем близко от Тауэрского моста и новой мэрии. Как он взаимодействует со столь активным окружением?
Я.Р. Дело в том, что я недолюбливаю новое здание мэрии – оно излишне скульптурно, слишком выделяется. Поэтому занимаясь новым проектом, я ставил своей задачей сделать его «членом семьи». Еще один момент – все постройки в этой зоне ориентированы на реку, однако если сделать дом чуть выше, из его окон во все стороны раскроется великолепный вид. Моя идея заключалась в том, чтобы спроектировать комплекс башен как несколько стоящих карандашей. Вопрос – насколько тонкими они могут быть. Я сделал первый очень простой набросок – несколько частых штриховых линий. Показал клиенту – и тот его одобрил! После того, как мы сделали трехметровую модель проекта из тройного стекла, разработанного совместно с компанией Pilkington, даже самые ярые критики его одобрили.
Кстати, башни только выглядят большими, на самом деле их размеры достаточно скромные. Одна из проблем, которую приходится решать со зданиями выше 30 м, – это ветровые нагрузки. Было решено сделать круговые балконы, сдерживающие ветер, что, естественно, является хорошим дополнением к квартирам. Естественно, мало кто хочет жить на первых этажах в этом районе – здесь постоянно толпы туристов. Поэтому первые уровни комплекса отданы под культурно-общественные функции – всего мы получили 12 000 кв. м общественных площадей. Между прочим, 33% комплекса – социальное жилье того же качества, что и частное, так как клиент мудро заметил: «Потенциальный покупатель будет обращать внимание и на внешний вид этажей социальных квартир». Пока, правда, до конца не понятно, будет реализован этот проект или нет.
И последний вопрос – что для вас красота?
Я.Р. Мое ощущение красоты далеко от классического. Знаете, все любят смотреть на море, огонь или облака. Что их объединяет? Они непредсказуемы, постоянно изменяются, нелинейны. Как и большинство детских рисунков. Конечно, архитекторы должны в той или иной мере предсказывать судьбу своих зданий. Но так как я считаю, что красота нелинейна и непредсказуема, как же я могу сделать мои здания красивыми? Дело в том, что и сами люди нелинейны. Всегда стоит задумываться о том, что нельзя предсказать, и хотя бы попытаться это понять. Я слышал, что мэр Тираны раздал жителям социальных домов краски и кисточки, и они разрисовали фасады в разные цвета. Мне очень хочется посмотреть на то, что получилось.
