Алехандро Заера-Поло: интервью с архитектором

Среди архитекторов, был и один из двух руководителей лондонского бюро Foreign Office Architects (FOA) — Але­хандро Заера-Поло (Alejandro Zaera—Polo). Мы поговорили с ним о том, в чем он видит смысл профессии архитектора, и о перспективах развития FOA — бюро, за последние 6 лет увеличившего свой штат в 7,5 раза.

Биография

• Алехандро Заера-Поло родил­ся в 1963 году в Мадриде. Учился в Мадридской школе архитектуры, а затем в США, в Гарвардской школе дизайна, где и познакомился со сво­ей будущей женой и партнером по бизнесу Фаршид Моусави. По окончании учебы Заера-Поло четыре года работал в бюро ОМА, также как и его жена. Много преподавал на разных континентах: в родной Мадридской школе, в лондонской Архитектурной ассоциации, два года возглавлял Институт Берлаге в Роттердаме.

Компания

• Foreign Office Architects (FOA) — международное архитектурное бюро, базирующееся в Лондоне. Оно осно­вано в 1995 году и с тех пор его возглавляют супруги Фаршид Моусави (Farshid Moussavi) и Алехандро Заера-Поло (Alejandro Zaera-Polo). Начало работы бюро связано с тем, что супруги выиграли конкурс на про­ектирование терминала междуна­родного порта Йокогамы. Впрочем, первым реализованным проектом оказался интерьер одного из сетевых ресторанов бельгийской кухни Belgo. FOA оказывает полный спектр услуг от разработки генеральных планов до проектирования отдельных квартир. Архитекторы много проектируют для Испании: театры, жилье, исследова­тельские центры. В целом же география проектов бюро охватывает почти все населенные континенты, исключение составляет Австралия.

Интервью

Интервью с Алехандро получилось необычным. Из-за неожиданно возникшей в графике архитектора деловой встречи нам пришлось разговаривать, преодолевая пешком путь от гостиницы «Метро­поль» к гостинице «Шератон». Оглядываясь по сторонам, Заера-Поло без конца удивлялся московским новостройкам, в которых так много историзма и так мало отражена совре­менность. Для архитектора, чьи объекты всегда подчеркнуто современны и не опускаются до стилистического заигрыва­ния с окружением, опыт изучения среды обитания, подобной московской, оказался чрезвычайно интересен.

[otw_is sidebar=otw-sidebar-1]

FOA существует уже 13 лет, и весьма успешно. За это время бюро реализовало 14 проектов. В этом десятилетии архи­текторы уже дважды участвовали в экспозиции Венецианской биеннале архитектуры, причем в 2002 году представ­ляли Британию в ее национальном павильоне, а в 2004 году присутствовали в кураторской экспозиции и получили на­граду в разделе «Топография». И все же, готовясь к интервью с Заера-Поло, я поняла, что, несмотря на знакомство со многими проектами FOA, не могу в двух словах определить стиль бюро. У них есть несколько проектов, интегрирующих в сооружения различного назначения элементы ландшафтной архитектуры (причем очевидно увлечение архитекторов формой дюн), они много внимания уделяют общественным пространствам, явно увлечены темой высотного строительства, но вот поставить им конкретный «диагноз», навесить на них какой-то лэйбл очень сложно. Впрочем, Поло не раз декларировал отказ от выработки некоего стиля, как это часто бывает у звезд архитектуры. Кстати, и само понятие звездности он считает устаревшим. Очевидно другое: бюро востребовано не только заказчиками, общество одобряет их проекты. Иначе как они смогли бы получить заказы на ра­боту в составе групп по подготовке заявок городов для уча­стия в Олимпиаде 2012 сразу и в Мадриде, и в Лондоне.

Что вас как проектировщика сейчас больше интересу­ет в архитектуре?

А.З.-П. Очень интересная тема, пришедшая к нам благо­даря девелоперам, — проектирование магазинов. В про­ектах больших магазинов сталкиваются политические интересы, интересы города и интересы продавцов. Так, коробку, в ко­торую можно завлечь людей и подолгу не выпускать. Но, создав такое здание, мы вступим в конфликт с урбаниста­ми и экологами, которые не любят появления массивных закрытых объектов. Найти решение этому противостоя­нию — увлекательная задача. Например, на уровне фасада, который должен взаимодействовать с окружением, быть дружественным по отношению к нему, проницаемым. Кстати, тему оболочки мы разрабатываем не только в сфере торговой архитектуры. Большой интерес для нас представ­ляет и проектирование многофункциональных зданий и ком­плексов, интеграция различных программ в один проект.

Возглавив в 2002 году институт Берлаге, вы заявили о необходимости отойти от понятий мастера и звезды в архитектуре. Почему?

А.З.-П. Я не вижу необходимости в них ни политической, ни архитектурной. Идея о художнике-визионере закончилась вместе с великими революциями прошлого столетия, когда требовались крупные авторитеты. Сейчас это неэф­фективно. Амбиции, связанные со стремлением переу­строить мир на собственный лад, изменить его, остались в ХХ веке. Я думаю, сегодняшний мир столь сложен, мно­госоставен, что установить единый порядок в нем невозможно. Современному архитектору приходится работать с оглядкой на происходящее как в бизнесе, так и в жизни в целом, лавируя в бурном информационном потоке и пытаясь максимально использовать свои знания и наблюдения, чтобы направлять клиента.

Вы родились в Испании, учились в США, работаете в Лондоне, считаете ли вы себя носителем сразу трех культур, архитектурных традиций?

А.З.-П. Не уверен, что это так, но приобретенный опыт позволяет мне мыслить шире. Думаю, архитектору мое­го поколения обязательно нужно много путешествовать. Лично я благодаря этому способен воспринимать любую ситуацию сразу с нескольких сторон. Например, прие­хав в Москву, я могу ее понять как испанец. Ведь Испа­ния на моих глазах пережила целый ряд радикальных политических изменений. Мне было 10 лет, когда умер Франко, а потом начались демократия и капитализм. Аналогичный сценарий развития общества можно уви­деть и в России. А взглянув на вашу страну глазами че­ловека, долго жившего в Америке, я отчетливо вижу, как капитализм накладывается на местную культуру и к чему это приводит.

Считаете ли вы необходимым заимствовать что-то из культур тех стран и мегаполисов, на территории кото­рых работаете?

А.З.-П. Конечно. Я против того, чтобы глобализация ста­ла причиной стрижки под одну гребенку. Тем не менее она может открывать новые горизонты для местных культур и выводить архитектора за рамки исключительно нацио­нального взгляда.

Например, мы были недавно приглашены для участия в конкурсе (мы его проиграли) на проект высотного зда­ния в Севилье, в Испании. Решение о строительстве небоскреба в этом городе было политическим, экономи­ческие основания для его строительства отсутствовали. Мы сделали проект, использовав некоторые особенности традиционной андалузской культуры, в частности фламенко. Придумывая форму небоскреба, мы взяли профиль танцующей пары, достаточно сложный по линии, барочный. Кроме того, в Андалузии велико мавританское влияние, и мы предложили использовать керамику в отделке. По всей видимости, из-за этого обращения к местной культуре мы и проиграли. Людям, которые были лучше информированы, проект понравился, но горожане, опрашиваемые на улицах, не полюбили его, потому что для большинства высотка — это что-то привезенное из Нью-Йорка, со сталью и стеклом. а наш проект они восприняли как шутку.

А зачем вы вообще участвовали в таком надуманном с градостроительной точки зрения конкурсе?

А.З.-П. Для меня это состязание было возможностью сделать интересный экстравагантный проект. Я не считаю, что архитектура должна появляться лишь по экономиче­ским причинам. Политические и имиджевые мотивы также имеют право на существование. Архитектура — это способ изменить культуру и историю, лучшее тому подтвержде­ние — музей Гуггенхайма в Бильбао. Одна очень дорогая постройка задала путь развития целого города. И хотя это здание отнюдь не идеально с точки зрения экспонирова­ния предметов искусства, с его появлением городской до­ход вырос на 15 процентов. Я уверен: если есть частные инвесторы, готовые строить, архитекторы обязаны под­талкивать их к созданию интересных объектов, которые одновременно принесут дивиденды и им, и городскому сообществу.

То есть, на ваш взгляд, архитектура играет некую социальную роль?

А.З.-П. Да, конечно, вопрос лишь в том, реализует ли архитектор ее. Я считаю, что архитектор должен не только проектировать, осознавая свое влияние на жизнь людей, но и говорить с ними. Правда, мы в последнее время были заняты становлением офиса, и не много внимания уделяли общественным дебатам.

Вы собираетесь увеличивать офис?

А.З.-П. Последние 2-3 года мы очень быстро растем вместе с появлением новых заказов, а их много. 6 лет назад нас было 8 человек, а теперь — 60, и я не знаю, предел ли это. Мы как раз обсуждаем различные стратегии развития, стоит ли отвечать на любой запрос или надо стать более избирательными, а может, стоит сфокусироваться на одном типе заказов, которые можно очень хорошо контро­лировать. Впрочем, последний вариант пока совсем неин­тересен, не хочется исключать какие-либо темы, уж очень интересно изучать различные пути и, лишь испробовав их, принимать окончательное решение. Хотя, например, мы никогда не согласимся проектировать в стиле историзма. Когда кто-то учит меня тому, какую я должен создавать архитектуру, я ухожу. То же самое и при отказе в необходимых ресурсах.

Получается, что вы диктатор!

А.З.-П. Да, это одна из моих основных ролей — идти к клиенту и диктовать свои условия. Хотя мне еще учиться и учиться этому.