Биография Адриан Гейзе (West 8)
■ Родился в 1960 году в Дордрехте (Голландия). В 1987 году получил диплом специалиста по ландшафтной архитектуре в Сельскохозяйственном институте Вагенингена. Именно здесь впервые в Голландии 50 лет назад появилось отделение ландшафтного дизайна. До сих пор университет сохраняет лидерство в воспитании специалистов этого направления. Сразу по окончании обучения Адриан создал собственное бюро West 8, которое продолжает возглавлять по сей день. В 1990 году вместе с бюро West 8 он выиграл престижный конкурс молодых архитекторов Prix de Rome, что принесло первую известность за границами Королевства, а в 1995-м получил еще один приз, вручаемый молодым проектировщикам, Rotterdam-Maaskant за «воодушевленное участие в дебатах об урбанизации». Между этими двумя событиями, в 1992 году, он успел основать фонд Сюрреалистической ландшафтной архитектуры (S.L.A. Foundation).
На счету Адриана есть еще три престижные награды, присужденные уже в этом тысячелетии. Доказательством признания его таланта стало приглашение на роль куратора Второй международной архитектурной биеннале в Роттердаме (2005), которую он посвятил воде. Кроме того, его часто приглашают в жюри градостроительных и ландшафтных конкурсов, а также читать лекции и преподавать. Встречались с Гейзе-преподавателем и молодые российские архитекторы – он руководил одним из 9 семинаров, проходивших в 2004 году в российском павильоне в рамках Венецианской архитектурной биеннале.
Сегодня нидерландская архитектура представлена на международной сцене многими интересными бюро:UN Studio, Office for Metropolitan Architecture, MVRDV, Neutelings Riedijk Architects. West 8, конечно, тоже попадает в этот список, но стоит особняком, поскольку оно единственное, которое целенаправленно занимается градостроительством и ландшафтной архитектурой.
В бюро West 8 работает около 40 человек: архитекторы, градостроители и промышленные дизайнеры из разных стран. Такой состав позволяет одинаково качественно выполнять работы любого масштаба – и проектировать огромный парк, и придумывать для него скамейку, урну, беседку. Название бюро расшифровывается как направление и сила ветра, преобладающего в Королевстве Нидерландов. Действительно, бюро West 8 очень популярно. В публикациях о его работе часто встречается определение «оптимистичный». Наверное, это связано с тем, что вне зависимости от масштаба каждый раз проектировщики стараются создать пространство, ориентированное на человека, – будь то садик в атриуме офисного здания или новый квартал в бывших доках. По их собственному признанию, архитекторы стараются проектировать так, чтобы живущие рядом гордились своей причастностью к объектам. Нельзя сказать, что этот подход уникален. В свое время на развитие архитектуры, в том числе и ландшафтной, сильное влияние оказала известная книга Рема Колхаса «Безумный Нью-Йорк» (Delirious New York).
[otw_is sidebar=otw-sidebar-1]
Естественно, в Нидерландах это влияние было сильнее, чем где-либо. Эта книга принесла понимание ландшафтной архитектуры как области дизайна. Тогда же появилось понятие городского ландшафта, исчезла грань между генпланами поселений и ландшафтной архитектурой в ее садово-парковом аспекте. Гейзе, можно сказать, повезло, ведь он закончил учебу в переломное для философии его профессии время. Впрочем, не каждый смог бы так талантливо распорядиться удачей и столько лет оставаться в авангарде передовых тенденций. Об этом мы и говорили с человеком, у которого, несмотря на профессиональные занятия ландшафтом, в собственности есть только маленький садик 5х6 метров, где он сажает тюльпаны. С человеком, расставляющим вдоль шоссе огромные фигуры коров, потому что настоящих осталось мало, и заполоняющим карту родины малоэтажными домиками, чтобы наглядно показать угрозу бездумного освоения загородных территорий.
Адриан, ваше бюро West 8 так знаменито сегодня! Как вы считаете, есть у вас конкуренты?
А.Г. В мире, и в Нидерландах в частности, много ландшафтников. Так что мы круглый год находимся в состоянии соревнования с кем-либо. Этому способствует и действующий в Западной Европе закон, который запрещает отдавать общественный архитектурный заказ без проведения конкурса. Я считаю такой подход честным – никакой политик не может распоряжаться участком застройки самовольно. Правда, эта ситуация сильно утомляет. Я думаю, что именно напряжение от постоянного участия в конкурсах негативно сказывается на характере архитекторов.
Кстати, об архитекторах. На своей лекции в Москве вы сказали, что ненавидите их. Вы серьезно?
А.Г. Конечно, это преувеличение, просто общение с архитекторами всегда полно драматизма. Они все время находятся в экстремальных условиях, их работа завязана на политиков и девелоперов, при этом им надо организовывать бизнес, зарабатывать деньги, поддерживать имидж, отчего они становятся эгоистичными. К тому же в отличие от, например, танцоров балета, им то и дело приходится извиняться за свое творчество.
Тот факт, что вы градостроитель, дает ощущение главенства над архитекторами?
А.Г. Когда занимаешься градостроительным проектом, самое сложное – контролировать архитектурную составляющую, которую делают другие. Тут нужна недюжинная хитрость. Ведь если один архитектор пытается руководить другим, это воспринимается в штыки. Надо постоянно напоминать о своих полномочиях, обусловленных принадлежностью к иному профессиональному кругу. Важная часть моей работы – организация оптимальных условий для работы архитекторов с учетом их тяжелого характера. Главное – избежать конфликтов и дискуссий о качестве работ того или иного автора. Вот этим и приходится все время заниматься.
Какие градостроительные вопросы для вас сейчас наиболее актуальны и интересны?
А.Г. Основной вопрос современности сформулировала последняя Венецианская архитектурная биеннале: мегаполисы стали слишком большими, и мы не знаем, как с ними обращаться. Каково будущее мегаполиса на 15 или 30 миллионов человек? Как обеспечить столько людей свежей едой? Как решить транспортные проблемы такого гигантского градостроительного образования? Как сохранить при данном масштабе гуманность окружающей среды и что делать с изменениями климата? Все эти вопросы весьма занимательны. Другая интересная мировая тенденция – изменения пригородов, которые перестают таковыми быть. Схема, при которой люди жили в часе езды от города и добирались до него на машине, постепенно перестает работать. Поэтому сейчас приобретают важность разработки новых способов транспортного взаимодействия и новой типологии жилых образований – чего-то среднего между городом и загородом.
А какой генплан, созданный в прошлом веке, вы считаете наиболее удачным?
А.Г. На этот вопрос невозможно ответить. Как решить, какое пирожное больше нравится: шоколадное или ванильное? Существует много хороших образцов. Мне интересны американские города начала ХХ века; я очень люблю европейские города, какими они были в XIX веке. Свою жизнеспособность показали концепции Венеции, Вены, Берлина. Высоко ценю азиатские города с их масштабами и инфраструктурой. Там применены очень эффективные решения работы общественного транспорта.
Вы в Москве уже в 30-й раз. Какие проблемы и особенности современного московского планирования вы успели заметить с позиций собственного профессионального опыта?
А.Г. Многие проблемы Москвы аналогичны тем, что есть в западных мегаполисах. Но есть и особенности. Во-первых, обращает внимание то, что Москва все время занята изобретением собственной истории, об этом свидетельствует огромное количество проектов реконструкции. То, что мы видим сейчас, – действительно прелестные здания, но они постоянно разрушаются, горят, и на их месте появляются воспроизведения, копии с переделанной планировкой, подходящей для новых функций. Все это меняет Москву, делая ее новой, но со старой внешностью.
В Европе мы с интересом наблюдаем за рождением Москва-Сити с его самыми высокими в Европе небоскребами. Что тревожит, так это жуткие расползающиеся загородные проекты, аналогичные тем, что существуют в Европе и Северной Америке. Большинство дачных поселков, расположенных примерно в часе езды от города и возведенных для среднего класса, не имеет никакой централизованно разработанной планировки. А ведь они настоятельно требуют архитектурного видения! Главная российская ошибка – вы считаете, что у вас ничего нет, тогда как европейцы считают вашу страну очень богатой в архитектурном смысле. Интересен конец XIX века и, конечно, 20-е годы ХХ века, но не только.
На протяжении всей советской истории у вас существовали большие архитектурные институты, которые делали интересные проекты. Невозможно не вспомнить о «бумажниках», талантливость которых потрясает воображение, а они ведь сейчас практикуют. Российская архитектурная школа известна за рубежом даже малым детям. У вас есть прекрасная теоретическая традиция, хорошая школа архитектурной живописи – необычного жанра, который лежит где-то между просто изобразительным искусством и искусством проектирования. И поколения очень талантливых и эрудированных людей: они знают все про Египет, Америку, Японию… Вы знаете про архитектуру больше, чем западные архитекторы. Зачем же этого стесняться?
Не так давно стали говорить, что чуть ли не единственный способ дальнейшего развития Москвы – это освоение бывших промышленных зон. Считаете ли вы актуальной конверсию таких территорий?
А.Г. Москва не единственный город, попавший в такую ситуацию. Многие европейские города не могут больше позволить себе разрастаться. В некоторых странах, таких как Германия и Англия, введены законы, запрещающие выходить за существующие границы города, сносить села, занимать существующие зеленые территории. Фактически эти законы заставляют осваивать пустыри и земли бывших промышленных объектов. Есть много примеров того, как площадки заводов и фабрик были превращены в замечательные городские районы. Есть и обратные примеры: во Франции, Бельгии, Нидерландах, Дании города продолжают расти вширь. Ведь санация бывших промышленных территорий стоит дорого, кроме того, необходима некоторая программа реабилитации имиджа района. Чаще всего девелоперы не хотят рисковать и участвовать в становлении рынка новых предложений. Но, я думаю, будущее всех больших индустриальных городов связано с конверсией «прома».
В Москве у вас уже реализован ландшафтный проект Barvikha Luxury Village. Что вы можете о нем рассказать?
А.Г. Знаете, зачем нужен сад? Это из серии вопросов: можно ли жить без музыки? Или без поэзии? Разумеется, нельзя, но почему? Luxury Vilage – пример поэтического проекта. Мы почувствовали, что здесь надо создать сад. И взяли деревья, такие же как в соседнем лесу, и посадили их на главной улице комплекса. Таким образом мы интерпретировали вашу русскую природу.
А есть ли у вас собственный сад?
А.Г. У меня очень маленький садик, всего 5х6 метров. А еще у меня трое детей, и практически все время они там бегают и катаются на велосипедах. Но я каждый год высаживаю в своем саду тюльпаны.
Для вас важен масштаб задачи?
А.Г. Я не боюсь ни большого, ни малого масштаба. Мне нравится разнообразие. Но мы стараемся более или менее избегать чисто архитекторской работы. Мы не проектируем жилые дома, музеи, другие крупные постройки. Хотя совсем этого избежать невозможно. Нам интереснее павильоны, мосты, инфраструктурные объекты.
Ваша соотечественница Винка Дубблдам в ходе своей лекции произнесла такую фразу: «Я из Нидерландов, и это означает, что я социалистка». Вам важно, для кого вы проектируете? Как вы относитесь к возможности того, что проект, создаваемый для роскошной жизни, может потом перейти в руки среднего класса?
А.Г. Для меня классов не существует. Все мы homo sapiens, все любим одно и то же. Мне не нравится тенденция создания всех этих гетто: для богатых, для бедных. Жизнь показывает, что такой подход плохо работает. Хорошо функционируют только города, в которых все перемешано, поэтому в наших проектах всегда соседствуют дома для людей различного достатка.
Вы в большинстве случаев создаете общественную среду обитания. Не пугает ли вас развитие интернет-связи, позволяющей человеку общаться, оставаясь в собственной квартире?
А.Г. Мне кажется, многие неправильно представляют себе роль новых медиа-технологий. Когда была напечатана первая книга, все думали, что книгопечатание абсолютно изменит жизнь. Так же было с изобретением радио и телевизора. А потом появился компьютер, но, как показала история, жизнь от этого не меняется, люди остаются такими же. Я помню, когда только начался интернет-бум, некоторые утверждали, что больше не надо будет никуда выходить, потому что все многообразие жизни окажется в компьютере. И даже хотели удалить себе ноги, поскольку они не нужны, когда сидишь, а только лишь затекают, что создает дискомфорт. Мне все это смешно. Люди не меняются, они всегда любят вещи из прошлого.
